Распутин. Вера, власть и закат Романовых - Дуглас Смит

К концу января 1912 года имя Распутина было известно практически в любой деревне. Все слышали грязные слухи не только о том, как он «сексуально ублажает» светских дам столицы, но еще и о его «интимных визитах» к императрице17.

Члены большой семьи Романовых тревожились все сильнее. Сестра царя Ксения 25 января написала в дневнике о том, как это ужасно, что все говорят о Распутине. А то, что они говорят даже об Александре, просто чудовищно. Куда бы она ни пошла, везде говорили только о Распутине. «Чем все это кончится?» – спрашивала Ксения18.

Ситуация при дворе еще более накалилась к концу месяца. Газеты продолжали писать о Распутине, а Дума призывала выслать его из столицы. 11 февраля Николай снова вызвал Макарова и приказал ему утихомирить прессу. «Я просто не понимаю – неужели нет никакой возможности исполнить мою волю?»19 Царь приказал Макарову обсудить возможные варианты действий с Коковцовым и Саблером. Коковцов выхода не видел. По слухам, Саблер получил свой пост благодаря Распутину и даже ползал перед ним на коленях в знак благодарности. Более того, его помощник Петр Даманский тоже был человеком Распутина, так что помощи ждать не приходилось. Но Коковцов ошибался. Саблер выступил однозначно: Распутин должен уехать в Покровское, чтобы защитить репутацию престола. Обер-прокурор Синода был готов заявить об этом императору.

Вечером 12 февраля Коковцов и Макаров отправились к барону Фредериксу, престарелому, но безукоризненно честному и преданному царской семье человеку. Барон Фредерикс управлял царским двором. К нему министры и обратились за помощью. Барон сказал, что он полностью разделяет их мнение о Распутине и понимает, какую опасность представляет этот человек. Он пообещал поговорить с императором при первой же возможности. Барон сдержал обещание. 14 февраля он позвонил Коковцову и сообщил, что потерпел сокрушительное поражение: император и императрица пришли в ярость и отказались выслушивать и Фредерикса, и всех остальных. Царская чета во всем обвинила Думу и Гучкова, Макарова они считали слишком слабым и неспособным справиться с журналистами. Николай категорически отказался высылать Распутина: сегодня Распутин, а кто завтра? Для царя это стало делом принципа20.

Распутин же провел в Санкт-Петербурге целый месяц. Он жил у Сазоновых на Кирочной, и полиция следила за каждым его шагом. В конце месяца агенты видели, как он шел в «семейные бани» на Шпалерной с женой Сазонова, из чего был сделан вывод, что она является его любовницей. Они видели его в обществе поклонниц в разных церквях, в том числе и в церкви Спаса на Крови на Екатерининском (ныне Грибоедовском) канале. Эта церковь была построена там, где революционеры в 1881 году взорвали экипаж Александра II. Распутин и женщины присутствовали на службах и молились перед иконами. Судя по полицейским документам, Распутин проводил время с другими женщинами, в том числе и с проститутками, которых он подбирал на улицах: 17 февраля неких Ботвинкину и Козлову, а 19 февраля – Петрову21.

Николай и Александра вместе с детьми принимали Распутина в Александровском дворце 24 февраля. «Большое утешение было увидеть его и послушать его беседу». Скандалы вокруг имени Распутина никак не повлияли на их отношения. Через четыре дня во дворец приехала мать Николая, чтобы поговорить с сыном и невесткой. Вот что пишет об этой встрече в своем дневнике великая княгиня Ксения:

26 февраля Коковцов с изумлением получил письмо от Распутина, в котором тот сообщал о своем намерении покинуть город навсегда и просил о встрече перед отъездом, чтобы «обменяться мыслями». Через три дня Распутин приехал в кабинет премьер-министра. При встрече присутствовал также шурин Коковцова, Валерий Мамантов. Коковцов пригласил его в качестве свидетеля.

Но Распутин сидел молча, устремив взгляд в потолок. Мамантов спросил, действительно ли он собирается вернуться в свою деревню.

Они сидели, глядя друг на друга. Коковцов был убежден, что Распутин пытался загипнотизировать его. В конце беседы Распутин сказал: «Ладно, я уеду, только уж пущай меня не зовут обратно, если я такой худой, что царю от меня худо». Коковцов сделал такой вывод о Распутине:

Известие о встрече быстро распространилось по городу и приобрело иную окраску. Австрийский посол писал в Вену, что от Распутина так воняло, что, как только мужик ушел, министру пришлось распахнуть все окна своего кабинета24. Другие пустились в более мрачные предположения. Говорили, что Коковцов дал Распутину 200 тысяч рублей, чтобы тот уехал25. У Распутина подобные слухи вызвали отвращение. «Бросить императора и императрицу? За какого мошенника они меня принимают?» – сказал он Муне Головиной со слезами на глазах26.