Простые радости - Клэр Чемберс

есть фотография в сумочке, – все его любили. Но когда он достиг половой зрелости, он стал меняться – точно как моя сестра. Стал очень замкнутый и начал слышать голоса.

Услышав про голоса, Джин замерла, у нее перехватило дыхание.

– У него случались чудовищные приступы ярости. Это все голоса его мучили. Мы не смогли держать его в школе, там от него отказались. И мы стали присматривать за ним дома. Доктор давал ему какие-то таблетки, чтобы он был спокойнее, но он от них раздувался, как воздушный шар.

Джин медленно выдохнула.

– Он все время убегал и попадал в ужасные переделки. Являлся весь в порезах и синяках и понятия не имел, где был. Это был такой ужас. Вы представить себе не можете.

Теперь слезы текли свободнее, а речь стала менее внятной. Джин пришлось наклониться поближе, чтобы ничего не упустить.

– Нам пришлось запирать дверь, чтобы он не убегал. Не как в тюрьме, – добавила она, увидев выражение лица Джин. – Просто для его безопасности. Если он хотел куда-нибудь сходить, мать или я его провожали. Но был один день, когда я вышла, закончив смену, а он сидел снаружи на ограде. Видимо, выбрался из дома и пошел за мной. – Она вытянула из складок постельного белья скомканный носовой платок и приложила его к глазам.

– А как, по-вашему, может такое быть, что он… – Джин пыталась подыскать щадящую формулировку, – отец ребенка Гретхен?

– Когда вы пришли в первый раз и рассказали мне про Гретхен и ребенка, я была так потрясена, что мысль о Вики даже не пришла мне в голову. А если и пришла, то спряталась так глубоко, что я ее не разглядела. Но когда вот так заболеваешь и знаешь, что не выздоровеешь, чего только не выходит на поверхность.

– Могу себе представить, – сказала Джин.

– Но Гретхен никогда бы…

– Я не это имела в виду. Думаю, она была без сознания. Они с Мартой прятали снотворное, а потом принимали сразу помногу.

– Вы считаете, он это сделал насильно?

Голос Элис был почти не слышный, поглощенный слезами.

– У меня нет доказательств. Я спрашиваю, считаете ли вы, что такое возможно.

– Вы точно этого хотите? – спросила она.

– Что вы имеете в виду? – сказала Джин, испытывая уже знакомые дурные предчувствия.

– Сняв с меня этот груз, вы уже не сможете от него освободиться.

– Говорите, прошу вас.

Джин замолчала, когда подошла санитарка с тележкой и забрала поднос с едой. Элис любезно ее поблагодарила, внимательно наблюдая, как та двигается от кровати к кровати. Вновь оставшись наедине с Джин, Элис взглянула на нее глазами, полными отчаяния.

– Я бы хотела сказать “нет”. Но не могу.

Ее веснушчатая рука потянулась через одеяло и взяла руку Джин. Кожа была сухая и тонкая, как бумага, но ногти, впившиеся Джин в ладонь, были длинные и почти вызывающе здоровые.

– Однажды ночью я проснулась, и он был в комнате, стоял рядом с моей кроватью и смотрел на меня и, ну вы понимаете, обрабатывал себя. Я сделала вид, что сплю. Я не осмелилась протестовать; он был очень сильный.

Через несколько минут я услышала, что он ушел обратно к себе, и тогда я встала и придвинула тумбочку к двери и с тех пор всегда так спала.

– А где он сейчас?

– Умер шесть лет назад. Мне казалось, ему становится лучше. Я к тому времени вышла на пенсию, и когда он достаточно хорошо себя чувствовал, мы что-нибудь делали вместе. Он любил сидеть на станции и смотреть на поезда.

– А потом я один раз пришла домой, а его нет. Я потеряла бдительность, и он вытащил ключи у меня из сумочки и ушел. И его сбил поезд на переезде. Может быть, несчастный случай – мы не знаем. Ему был всего двадцать один год.

– Мне очень жаль. Какая печальная история.

– Я чувствовала себя ужасно виноватой, ведь я медсестра и так его подвела. Но это было и облегчение – и от этого я еще больше чувствовала себя виноватой. Тогда матери уже не было в живых, у него была только я. Я все думала, что же с ним будет, когда меня не станет. Восемь лет каждый день об этом волновалась.

– Не сомневаюсь, что вы сделали все возможное.

– Но только подумать, что он сделал с этой бедной девочкой – а ведь я за нее отвечала. А теперь еще и ребенок. Какое ужасное, ужасное злодеяние.

Джин сжала в ответ бесплотную руку Элис.

– Не надо себя мучить тем, что произошло или не произошло с Гретхен. Мы никогда не узнаем наверняка.

Но все же я знаю, подумала она. Все, что она услышала, подтверждало историю Китти о странном ночном посетителе. Значит, не ангел, а этот нездоровый мальчик стоял над Гретхен, забывшейся наркотическим сном. Она чувствовала, как ноша, которую передала ей Элис, давит на нее, вытесняя воздух из легких, тяжелая, как взрослый мужчина.

– Что ж, поступайте, как считаете нужным. Ему уже ничего не страшно, и мне тоже будет очень скоро.

– Я рада, что вы мне все рассказали, – сказала Джин.

Это была ложь, сказанная из милости. Ее охватила тоска по прежним тревогам и сомнениям. Теперь эти волнения казались такими уютными. В погоне за правдой она узнала то, чего было бы лучше не знать. Никогда уже она не сможет смотреть на Маргарет с былым невинным восторгом, не отравленным страхом за то, что может принести будущее.

– Передайте мне, пожалуйста, сумочку, – говорила Элис, показывая на тумбочку у Джин за спиной. – Я хочу вам кое-что показать.

Джин отыскала среди немногочисленных пожитков красный кожаный бумажник и смотрела, как Элис дрожащими руками вынимает покоробившуюся фотографию. На фото размером с игральную карту был темноволосый мальчик лет семи с крикетной битой в руках. Он стоял в саду, перед воротцами, нарисованными мелом на деревянной ограде, готовясь принять подачу, запечатленный в момент абсолютной сосредоточенности. Джин помимо воли вглядывалась, пытаясь уловить какое-нибудь сходство с Маргарет, но изображение было слишком мелким и не позволяло сделать никаких осмысленных сравнений.

– Это Вики до болезни, – сказала Элис. – Он был такой чудесный мальчик.

– Это видно.

– Обещайте не считать его чудовищем. Он и сам был еще ребенок. И если он сделал что-то ужасное, то это не потому, что он порочный, а потому, что больной.

– Хорошо.

– Что бы он ни творил, он единственное, что у нас осталось от моей сестры, и он столько для нас значил.

38

Джин взбиралась по лестнице с ужином на подносе – омлет с кусочком консервированной ветчины и стакан молока – и письмом