Ракетная рапсодия - Семен Лопато

Ты можешь жить как угодно, делать что захочешь, быть недовольным собой, мучиться от нерешенных вопросов, выносить самому себе самые жестокие приговоры, ты имеешь полное право быть несчастным. Ты не имеешь права только на одно — проигрывать. Поражение выбрасывает тебя из круга сущего, в один миг оно делает из тебя шута и клоуна, роняет в грязь все, чем ты жил, твои мысли и переживания становятся равными нулю, переживания проигравшего пошлы и непристойны, мысли проигравшего, будь они стократ глубоки и изощренны, никого не интересуют. Но не этим оно страшно. Оно страшно тем, что по сути не является твоим. Тебе самому мало что нужно, то, что действительно важно для тебя, твоя внутренняя жизнь, протекает незаметно даже для самых близких тебе людей, независимо от материальной жизни, по ней невозможно нанести удар, сам ты по сути неуязвим, у того, кому ничего не нужно, невозможно ничего отнять. Поражение бьет не по тебе, оно бьет и перечеркивает твоих близких, тех, кто связан с тобой и зависит от тебя. Но вдвойне страшно, если причиной бедствий оказывается твоя внутренняя жизнь, необдуманный поступок, сделанный из-за нее, сделанный под влиянием чего-то такого, что важно лишь для тебя одного и не касается никого, кроме тебя одного. Твоя духовная жизнь оказывается причиной бедствий. Но твоя духовная жизнь — ноль, она имеет какую-то ценность и серьезность, лишь когда решена другая жизнь — практическая. Твоя духовная жизнь — это твой подарок самому себе; подло и недостойно делать самому себе подарки, когда люди, близкие тебе, не получили от тебя не только подарка, но даже самого необходимого, того, на что они имели право рассчитывать, потому что ты сам, по своей воле, самим фактом своего существования подал им эту надежду. Они не знают и не догадываются о твоей духовой жизни, их проблемы практичны, и не потому, что они устроены проще или грубее тебя, а потому, что у них меньше сил для преодоления жизни и все их силы уходят на это преодоление, не давая остатка на движение жизни духовной. В каждой женщине тлеет нераскрытый дар, из-под ее пера в случайную минуту улыбки и солнечного света может выйти чудесный и легкий рисунок, в котором душа ее блеснет освободившимся на секунду сердечным светом, но, задавленный жизненными нагромождениями, он останется втуне, и грубость жизни возьмет свое снова, и рисунок так и останется на случайном листе бумажки лежать на подоконнике, пока касание ветра не захватит его и не унесет за окно в уличное ничто. Ты должен помнить об этом, ты не имеешь права забывать об этом, и поэтому у тебя нет права на поражение. Тебя должен вести долг; кроме тебя, никто не сделает вещи такими, какими они должны быть; тот, кто не выполняет своего долга, простейших обязательств, не имеет права на внутреннюю жизнь и душевное движение. Побеждать! Отбрасывая оправдания, не позволяя себе чувствовать ударов — побеждать! Тебе нужна победа. Ты должен побеждать в жизненных обстоятельствах не потому, что победа — это то, ради чего ты живешь, и не потому, что победа приносит тебе удовлетворение, ты отлично знаешь, что она не приносит тебе удовлетворения и не может его принести, и это вовсе не то, ради чего ты живешь; ты должен побеждать потому, что этого требует долг, потому, что таковы жизненные законы. В мире действуют правила, которые чужды и не близки тебе, но эти правила есть, и для большинства людей лишь они являются близкими и понятными, и ты не можешь ничего изменить, ты должен принять чужие правила и победить по ним, победить, не смешиваясь с ними, стоя выше их; в какие бы гонки тебя ни втравливала жизнь, ты должен участвовать, ты должен выигрывать эти гонки, презирая их. Ты не американец, чтобы радоваться призу, посмотри на приз и выброси его, но, лишь победив, ты должен думать о главном и идти дальше. Путь долга, победа и презрение к плодам победы, вечный поиск русский путь. Споткнувшись о ведро и чуть не расшибив себе лоб об стену, Сергей, уперевшись в бетон ладонями и оглянувшись, отжался от стены и снова подошел к топчану. Присев на секунду и тут же вскочив, он снова зашагал по камере. Увидев вокруг себя стены, которых не видел все это время, скривлено усмехнувшись, он потряс головой, подумав, через сколько лет он сможет применить все то, о чем думал только что. Вокруг были серые стены; внезапно захотев услышать какой-то звук, он пнул ведро, отозвавшееся ему сухим скрежетом о пол; на этот раз действительно почувствовав секундное опустошение, он опустился на топчан, широко расставив ноги и упершись локтями в колени. Чувство абсурдности всего происходящего и его самого, сидящего и размышляющего о победах, охватило его; подняв с бетонного пола выщербленный камешек, он бросил его в ведро; железно чиркнув о борт ведра, камень упал на дно; словно отвечая ему, из-за железной двери вдруг послышался какой-то железный лязг. Решив, что дело дошло до слуховых галлюцинаций, Сергей недоверчиво поднял голову; лязг, однако, повторился, секундой позже его сменил отчетливый скрежет ключа в замке, еще секунду спустя дверь медленно откатилась. Ожидаемого силуэта охранника в проеме, однако, не возникло, вместо этого после паузы в просвете показалась согнутая фигура, обращенная к Сергею спиной и явно что-то тащившая. Мгновением позже стало ясно, что этим «чем-то» было бесчувственное человеческое тело, которое посетитель с натугой волочил по полу, ухватив за подмышки. Слегка охренев, Сергей, сидя на топчане, наблюдал за процедурой. Уже практически втащив массивное тело в камеру, так что ботинки пересекли порог, посетитель, не разгибаясь, обернулся. Это был Вадик. Напрягаясь для очередного усилия, он как ни в чем ни бывало кивнув Сергею, шевельнул головой в сторону проема.

— Дверь прикрой. И ключ из двери вытащи.

Без паузы Сергей двинулся выполнять указание. Вынув ключ и закатив на место дверь, он передал его распрямившемуся меж тем Вадику; взяв ключ и деловито сунув его в карман, Вадик пожал ему руку. С диким облегчением, как после дурного сна глядя на Вадика, видя его крепкую фигуру на пружинящих ногах и ернически прищуренные глаза, мгновенно все осознав и уже примерно понимая, через что ему вместе с Вадиком сейчас придется пройти, понимая, что вместе с ним ему сейчас предстоит либо выпутаться из этой истории, либо погибнуть, автоматически стараясь изобразить скучающее настроение, Сергей привалился плечом к стене. Одобрительно ухмыльнувшись, Вадик весело кивнул ему.

— Посетителей принимаешь?

Чувствуя странный абсурдистский кураж, с жанровой чистотой изображая невозмутимость, Сергей выдержанно кивнул ему.

— По предварительной записи. Но для ветеранов общественно полезного труда делаю исключение.

— Это хорошо. — Быстро полуобернувшись, Вадик большим пальцем ткнул себе за спину. — Только я не один. Ничего?

Проследив в указанном направлении, Сергей также невозмутимо перевел на Вадика взгляд.

— Родственник?

— Знакомый. — Радостно-общительно покивав, Вадик быстро-деловито повернулся к Сергею. — Только что познакомились. Жаль, поговорить не успели. Жизнь такая. Все бегом, бегом. Так что в разговор встревать не будет.

Бесстрастно-оценивающе Сергей бросил взгляд в сторону тела.

— Уже никогда?

Словно недопоняв, Вадим с быстрым любопытством полуобернулся к телу снова.

— Этот-то? Ну зачем, мы ж не звери. Так, ерунда, газку нюхнул, через час оклемается. Производственная травма, с кем не бывает. Он нам не помешает, полежит, перебивать не будет. За час его все равно никто не хватится. Да мы раньше удерем. Можно было б и сейчас, но обстановка еще не сложилась, народу слишком много на пути, лучше подождать, пока рассосутся, для их же пользы. Для их же здоровья полезней. Так что полчасика переждать надо — Присядем?