Сфера - Дейв Эггерс

Впервые камера заставила Мэй переменить решение, когда та зашла в кухню поесть. Экран на запястье показал содержимое холодильника – Мэй искала, чем бы перекусить. Как правило, в таких случаях она хватала холодный брауни, но увидев, как тянется к нему, увидев то же, что и зрители, она отдернула руку. Закрыла холодильник, из вазы на столе взяла упаковку миндаля и ушла. В тот день к вечеру разболелась голова – видимо, из-за недостачи шоколада. Мэй сунула руку в сумку, где таскала пакетики аспирина, но снова увидела на экране то же, что и все. Увидела, как рука шарит в сумке, скребет ногтями, и почувствовала себя какой-то отчаявшейся развалиной, таблеточной наркоманкой.

Она обошлась. Каждый день она обходилась без того, чего не хотела хотеть. Без того, что ей не нужно. Отказалась от газировки, энергетиков, полуфабрикатов. На тусовках в «Сфере» весь вечер таскалась с одним-единственным бокалом и старалась не допивать. Любые излишества вызвали бы поток встревоженных кваков, так что Мэй не излишествовала. И это освобождало. Она свободна от дурного поведения. Она избавлена от поступков, которых не хочет совершать, ей можно не есть и не пить то, от чего один вред. Прозрачность наделила ее благородством. Мэй называли ролевой моделью. Матери твердили, что их дочери берут с нее пример, и это обостряло ответственность, а ответственность – перед сфероидами, перед клиентами и партнерами, перед молодежью, которую Мэй вдохновляла, – питала энергией, не давала упасть.

Тут она вспомнила про «Сферический опрос», нацепила гарнитуру и приступила. Она только и делала, что высказывала свое мнение зрителям, это правда, она стала гораздо влиятельнее, но скучала по опрятному ритму, по системе вопрос-ответ. Обработала очередной клиентский запрос и кивнула. Бом-м. Она кивнула снова.

– Спасибо. Ты довольна уровнем обеспечения безопасности в аэропортах?

– Весело, – сказала Мэй.

– Спасибо. Ты хочешь, чтобы процедуры обеспечения безопасности в аэропортах изменились?

– Да.

– Спасибо. Мешает ли тебе уровень безопасности в аэропортах летать чаще?

– Да.

– Спасибо.

Вопросы поступали, она одолела девяносто четыре и сделала паузу. Вскоре раздался неизменный голос:

– Мэй.

Она нарочно не откликнулась.

– Мэй.

Ее имя, произнесенное ее голосом, по-прежнему обладало властью. Мэй так и не выяснила почему.

– Мэй.

На сей раз – как будто Мэй, однако очищенная версия Мэй.

– Мэй.

Она глянула на браслет – в куче кваков ее спрашивали, все ли с ней благополучно. Надо ответить, а то зрители решат, что она поехала крышей. Одна из множества крошечных перемен, к которым потребовалось привыкать: тысячи людей наблюдали то же, что она, имели доступ к ее медицинским показателям, слышали ее голос, видели ее лицо – у нее монитор, плюс она всегда перед той или иной камерой «ВидДали», – и когда в ее обычной жизнерадостности случались колебания, люди всё замечали.

– Мэй.

Хотелось послушать снова, и она промолчала.

– Мэй.

Девичий голос, голос молодой женщины – умной, страстной, способной на все.

– Мэй.

Она сама, но лучше, неукротимее.

– Мэй.

С каждым разом силы прибывали.

* * *

Она просидела в ЧК до пяти, затем показала зрителям Прояснение губернатора Аризоны и порадовалась нежданной прозрачности всей губернаторской администрации – так поступали многие чиновники, дабы избиратели понимали: за кругом света, что заливает ясного лидера, темных сделок тоже не ведется. На приеме в честь Прояснения Мэй столкнулась с Ренатой, Дениз и Джосией – когда-то эти люди отчасти ею повелевали, а теперь стали ее приспешниками, – и потом все они поужинали в «Стеклянной кормушке». Незачем питаться вне кампуса, поскольку Бейли, надеясь стимулировать дискуссии, обмен мнениями и социализацию сфероидов, ввел новые правила: вся пища не только бесплатна – бесплатной она была всегда, – но и готовится известными шеф-поварами, которые сменяются каждый день. Шеф-повара от такой публичности млели – тысячи сфероидов ставят смайлики, квакают, постят фотографии, – программа с первого дня пользовалась дикой популярностью, и теперь в кафетериях было не продохнуть от посетителей и, надо полагать, новых идей.

Посреди этой вечерней суматохи Мэй жевала, но на душе скребли кошки, а в голове эхом отдавались загадочные слова Кальдена. Впрочем, по счастью, ей было на что отвлечься. Битва комиков оказалась предсказуемо чудовищной и смешной, несмотря на безграничную некомпетентность участников, пакистанский благотворительный прием очень вдохновлял – в результате для школы собрали 2,3 миллиона смайликов, – а на барбекю Мэй позволила себе второй бокал вина, после чего отправилась в общагу.

Номер оставался за нею уже полтора месяца. Больше не было смысла мотаться в квартиру – квартира дорогая, а в последний раз, когда Мэй приехала после восьми дней отсутствия, оказалось, что там зародились мыши. От квартиры Мэй отказалась и стала одной из сотни Поселенцев – сфероидов, которые переехали в кампус насовсем. Плюсы очевидны, а в списке ожидания уже 1209 человек. Сейчас в кампусе имелось жилье для 288 сфероидов, а недавно компания выкупила здание по соседству, бывший завод, и планировала перестроить его в общежитие еще на 500 номеров. Мэй апгрейдили – умные электроприборы, стенные экраны, жалюзи, и все с центральным управлением. В номере прибирались каждый день, холодильник комплектовали ее стандартным потребительским набором – за которым следил «Домовой» – и бета-продуктами. Доступно что угодно – только оставляй отзывы производителям.

Она умылась, почистила зубы, погрузилась в облачно-белую постель. После десяти вечера прозрачность была по желанию, и обычно Мэй уходила из эфира, едва отложив зубную щетку, – выяснилось, что людям интересна зубная гигиена, и кроме того, Мэй считала, что пропагандирует стоматологическое здоровье среди молодежи. В 22:11 она пожелала доброй ночи зрителям – их к тому времени осталось всего 98 027, и несколько тысяч пожелали ей доброй ночи в ответ, – сняла камеру и сунула в чехол. Выключать камеры «ВидДали» в номере разрешалось, но Мэй редко этим пользовалась. Понимала, что ночные съемки – скажем, то, как она ворочается во сне, – однажды могут пригодиться, и оставляла камеры работать. Спать с запястными мониторами она привыкала несколько недель – однажды расцарапала себе лицо, в другую ночь разбила экран на правом браслете, – но инженеры «Сферы» усовершенствовали дизайн, заменили твердые экраны гибкими, небьющимися, и теперь без браслетов Мэй словно чего-то недоставало.

Она сидела в постели, понимая, что заснет разве что через час. Включила стенной экран, хотела проверить, как там родители. Но их камеры «ВидДали» показывали сплошную черноту. Мэй послала родителям квак, не ожидая и не получив ответа. Отправила сообщение Энни, но и та не откликнулась. Мэй полистала ленту в «Кваке», прочла несколько анекдотов; с начала прозрачности она похудела на шесть фунтов, поэтому сейчас двадцать минут поискала себе новую юбку и футболку и где-то на восьмом сайте внутри нее снова открылся провал. Неизвестно почему она проверила, все ли еще лежит сайт Мерсера, – сайт Мерсера все еще лежал. Она поискала свежих упоминаний о Мерсере, новостей о его местонахождении – и ничего не нашла. Провал рос, распахивался, разверзалась бездонная чернота. В холодильнике стояло сакэ, с которым ее познакомил Фрэнсис, и Мэй встала, плеснула себе чересчур, выпила залпом. Зашла на портал «ВидДали», посмотрела на пляжи Шри-Ланки и Бразилии, успокаиваясь, согреваясь, а потом вспомнила, что несколько тысяч студентов, называвших себя ДальноВидцами, разъехались по всей планете и ставят камеры в самых отдаленных районах. Она поглядела, что показывает камера из деревни в пустыне Намибии – две женщины стряпали, в отдалении играли дети, – но вскоре почувствовала, что провал разрастается вновь, а крики громче, голоса нестерпимо шипят из-под воды. Она снова поискала Кальдена, сочиняя ему новую, решительно иррациональную орфографию, сорок пять минут листала портреты в справочнике компании и никого даже отдаленно похожего не нашла. Выключила камеры в номере, налила еще сакэ, выпила, забралась в постель и, вспоминая Кальдена, его худые ноги, его ладони, его длинные пальцы, левой рукой стала по кругу тереть соски, а правой сдвинула ластовицу трусов, погладила себя как будто языком – его языком. Не подействовало. Но сакэ растворяло тревогу в мозгу, и наконец, незадолго до полуночи, к Мэй пришло некое подобие сна.