Меч, Палач, Дракон - Александр Рау

— О беспокойстве Его Величества спросите его самого. Я же скажу вам одно, сеньора Феррейра — у Камоэнса много врагов, что могут быть опасны для принцессы, — Гонсало старался быть невозмутимым, но — судя по смешинкам, видимым им в глазах фрейлины — у него это получалось плохо.

Чародей начинал злиться.

— Я так и сделаю, при первой же возможности, — пообещала Кармен, — И, уверяю вас, что если мы с Ангелой заметим поблизости мартышку, кролика, хомячка, или другую смертельно опасную тварь, то тут же призовем вас на помощь.

Гонсало не ответил, уходя, фрейлина произнесла задумчиво:

— Интересно, а эти враги, они знают о том, что зачислены в неприятели?

Время тянулось медленно, скучно, одиноко. Гости к принцессе не заходили, фрейлины ее, как и их госпожа хранили демонстративное молчание. Разговаривать со слугами, чародей считал ниже собственного достоинства.

В очередной раз прикрыв глаза, прочувствовав окрестности на присутствие чужой магии — то есть Гийома — и ничего не заметив, Гонсало вздохнул и подумал об ужине. О том, что слуги обязательно принесут его холодным — весь маленький двор принцессы был против него.

Низкорослый толстый лакей с важным видом несущий письмо на блюде, напомнил ему Понсе. Молодой чародей помрачнел. Он — знатный по происхождению — не любил заносчивого Кербона — лавочника, забывшего свое место; с легким презрением относился к простому и безвольному Понсе — сыну «старого» волшебника. Но, несмотря на все, они были его товарищами по искусству магии, союзниками в общем деле служения королю и Камоэнсу.

Гонсало закусил губу. Смерть, могущая ударить в спину в любой момент, тревожила его. Открытого честного боя он не боялся, но позорно и обидно погибнуть бесславно. Остряки-придворные вдоволь насмеялись над гибелью Понсе. «Настоящий мужчина — умер на женщине».

Молодой чародей сжал кулаки. Если ему и придется погибнуть — то в бою, сражаясь за достойное дело, защищая правду. Тут же вспомнилась принцесса. Умереть у нее на коленях, сразив врага — прекрасная участь…

— Гонсало, — любимый нежный голос раздался совсем близко.

Ангела. Он ее не заметил. От злости чародей едва не хлопнул себя по высокому лбу.

— Принцесса, — голос предательски дрогнул. Пусть, она знает его чувства.

— Гонсало, — повторила он, — Вижу, вы устали. Не хотите отдохнуть?

Взор Ангелы был мягким и добрым. Чародей с трудом держал себя в руках. Поздно объясняться в любви. Поздно и бесполезно. К тому же, не время. Он на посту.

— Это все вечер и пыль, да тень от садящегося солнца, Ангела. Я рад видеть вас так близко. Чувствовать аромат ваших духов.

Принцесса была одета не по чину, как-то слишком уж по-домашнему: длинная свободная юбка, блуза пастельных тонов. Длинные каштановые волосы заплетены в простую косу. Так, в отсутствие чужих, любила наряжаться мать Гонсало, любившая своего мужа и уверенная в его ответных чувствах. Для чародея, давно не бывавшего в фамильном замке, этот стиль был символом тепла, уюта и счастья.

— Я пришла к вам рассказать о результатах гадания, — она положила руку на перила рядом с его ладонью, — Я думала о вас, когда раскидывала лагрский пасьянс.

— И что же говорят карты?

— Неопределенность. Вы на распутье. Гонсало. Впереди опасность. Смертельная опасность. Рядом — длинная жизнь без особых происшествий. Все зависит только от вас, — девушка смотрела в сторону, с галереи открывался прекрасный вид на сад.

— Если я умру — вы будите жалеть?

— Да. Ведь вы мне друг, Гонсало, — грустно ответила она, — А вы будите скучать обо мне? — скоро я покину Камоэнс.

— Конечно, ведь я люблю вас, Ангела, — чародей неожиданно для себя осмелел, взял ее руку и поцеловал, поднеся к своим губам.

Принцесса быстро забрала ее, освободилась мягко, но твердо.

— Я хочу посидеть и поговорить с вами, мой непослушный друг, — заявила она, посмотрев ему в глаза, — Напоследок, — это слово резануло как ножом.

Расторопные слуги мигом вынесли и установили у перил столик и два стульчика. На столике были вино, сыр и сладости.

Гонсало галантно отодвинул стульчик. Поклонился в пояс.

— Благодарю, вы как всегда обходительны, — Ангела села.

— Разливайте вино, — скомандовала она, — Я хочу стать немножко пьяной. Мне страшно и горько покидать дом.

— Ваш будущий муж — достойный человек, — пробормотал чародей.

— Хватит утешений, вы сами знаете их лживость, — она, не чокаясь, осушила бокал, — Мне продают. Продают как скотину на рынке.

— Это не так.

— Так. Скажите, Гонсало, вы бы отдали за меня жизнь.

— Да.

— Спасли бы из плена?

— Да.

— Спасите от брака. Умоляю.

— Нет. Не могу, — он уставился в пол.

— Вы же клялись в любви! Спасите!

— Не могу.

— Правду горите, — печально сказала Ангела, поднимая руку, так, что рукав сполз, по локоть обнажая нежную белую ручку, — Видите этот простенький серебряный браслетик? — подарок Гийома. Он жжет кожу, когда мне лгут. Мне жаль вас, Гонсало. Жаль того, что мы расстаемся.

Чародей чувствовал, что его щеки горят. Ангела утонченно издевалась над ним, зная же, что он не может предать короля — нарушить присягу. Ради чего? — беззвучно вопрошала темная половинка души. Надежды нет — ты ей безразличен.

— Не можете, — повторила принцесса, запивая вином какое-то лекарство, — А Гийом может.

Гонсало тут же поднял взгляд.

— Гийом?! — голова вдруг разболелась.

— Да, — принцесса посмотрела ему прямо в глаза, — Он спасет меня. Вино отравлено, я приняла противоядие.

Гонсало попробовал встать, но ноги оказали ему. Молодой чародей упал. Пальцы, тщетно пытавшиеся сплести заклятие, не слушались. Руки обессилели, так же как и ноги.

— Ангела! — с болью прошептал он.

Принцесса присела рядом с ним на колени и, наклонившись, крепко поцеловала в губы.

— Я извинюсь. Спите.

Тьма накрыла Гонсало де Агиляра. Он не почувствовал, как двое молчаливых слуг по знаку госпожи унесли его с галереи в далекую кладовку.

Дверь в гостиную тихо скрипнула. Кармен, читавшая принцессе сборник любовных сонетов, только что привезенных из Остии, отложила книгу. Ангела вскочила и кинулась на шею вошедшему.

— Гийом!

Маг обнял ее, прижал и поцеловал. Одет он был как обычно, только куртка был другая, не опрятная желтая — а потрепанная серая, необычайно старая с множеством заплат. На пальцах, прежде лишенных всяких украшений, красовалось пять-шесть перстней с огромными разноцветными камнями, светящимися изнутри.