Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Воллам Мортон

Когда старый воин лежал при смерти, он, услышав, что Роберт Брюс вышел на тропу войны, поднялся и приказал сыновьям не хоронить свои останки, а нести через границу впереди английской армии. Эдуард также приказал, чтобы его сердце донесли до Святой Земли. Ни один из этих приказов выполнен не был.

В 1774 году его склеп вскрыли в присутствии членов Общества ревнителей старины. Выяснилось, что Эдуард Длинноногий, как его называли, был ростом шесть футов два дюйма. Он возлежал в королевской мантии, ноги прикрыты золотой парчой. Хорас Уолпол был возмущен, узнав, что настоятель церкви и капитул перезахоронили корону, мантию и украшения, найденные в гробнице.

«Определенно, ничуть не убыло бы благочестия от того, что их сохранили бы в сокровищнице, — писал он, — вместо того, чтобы оставить разлагаться в могиле».

По-видимому, и доктор Джонсон рассматривал все эти действия как святотатство.

— Теперь, — сказал я, — мы покинем королевские могилы и осмотрим на Коронационное кресло. Под сиденьем находится Скунский камень, который Эдуард I привез из Шотландии. Собственно, это кресло Эдуард соорудил специально ради него.

Мы тщательно, насколько это было возможно, осмотрели разбитую глыбу песчаника, типичный камень с северозападного побережья Шотландии. Сложно представить себе нечто, в меньшей степени похожее на священную реликвию; однако осмелюсь ли я утверждать, что не возникла подобная мысль у того, кто увидел бы Скунский камень среди прочих камней на берегу. Тем не менее благодаря чувству патриотизма этот камень стал одной из наиболее почитаемых и священных национальных реликвий. Легенда гласит, что существовала каменная плита, на которой Иаков отдыхал у Вефиля, потом она попала в Ирландию и стала Камнем Судьбы в Таре, грохотавшим как гром при приближении претендента на трон, не имеющего на него законных прав; впоследствии плита оказалась в Шотландии и стала Коронационным креслом шотландских королей. Перевозя камень в Англию, Эдуард хотел показать этим, что сокрушил монархию на севере, и столетие за столетием Шотландия вела переговоры с целью получить камень обратно. Позднее, даже если короли и пожелали бы с ним расстаться, их подданные не позволили бы им этого сделать. Он стал, да и до сих пор остается залогом безопасности, своеобразным палладием британского народа. Шотландцы не мирились с потерей до тех пор, пока шотландский король Яков I не был наделен полномочиями короля Англии с помощью этого камня.

Можно не сомневаться в том, что, выиграй Гитлер войну, он забрал бы Скунский камень в Германию с той же самой целью, с какой Эдуард вывез его из Шотландии. Но врагу было бы достаточно сложно найти камень. В военное время настоятель Вестминстера вместе с аббатским землемером и рабочими втайне от всех спустились в склеп капеллы Ислипа и спрятали камень. Затем они тщательно уничтожили все следы своих действий. Схема с указанием местонахождения святыни была отправлена в надежное место на хранение в Канаду, и сразу после этого ее вестминстерскую копию уничтожили, так что никто в Англии, за исключением трех человек, спрятавших камень, не смог бы его найти. Только четыре человека в Канаде были посвящены в эту тайну: сэр Джеральд Кэмпбелл, представитель доминиона, премьер-министр, покойный ныне господин Маккензи Кинг, господин Грэм Э. Тауэрс, управляющий Банком Канады, и господин Рой, секретарь того же банка, в чьих тайниках хранилась схема. Когда эта романтическая история стала известна в Канаде после войны, торонтская «Globe and Mail» напечатала статью, где о местоположении капеллы Ислипа говорилось: «В графстве Оксфордшир, примерно в шести милях от Оксфорда, на территории, где на протяжении всей войны не было бомбежек…» Но на самом деле речь шла о территории аббатства, всего на несколько ярдов севернее того места, где обычно находится Коронационное кресло. «Даже если бы Гитлер сюда добрался, он никогда бы его нашел», — написал мне архивариус в 1946 году.

Затем мы вернулись к королевским надгробиям и подошли с южной стороны к месту, где похоронена Филиппа, жена короля Эдуарда III. Ее изображение, очевидно достоверное, представляет нам пышную фламандку с милым, круглым, добродушным лицом. Она носила своеобразный нарядный головной убор, модный в четырнадцатом веке. И еще она была матерью Черного принца.

— Ты когда-нибудь слышал о жителях города Кале? — спросил я своего друга.

Он виновато ответил, что не слышал.

Я сказал ему, что он мог видеть копию скульптуры Родена «Горожане Кале», которая — возможно, потому, что была лучшим произведением подобного рода в Лондоне, спрятана за палатой лордов в садах около башни Виктории, недоступная случайным взглядам.

— Это та самая королева, — пояснил я, — которая, когда ее муж уничтожил часть гарнизона города Кале при осаде, упала на колени и стала умолять сохранить жизни шести горожан, что, в лохмотьях и цепях, пришли к нему с ключами от города.

Хотя могущественный монарх не всегда был образцом верности, Филиппа на своем смертном ложе, как записано у Фруассара, попросила его пообещать, что он будет покоиться бок о бок с ней под сенью монастырской ограды Вестминстерского аббатства.

Ее пожелание не было соблюдено в точности, то есть Филиппа и Эдуард лежат не бок о бок — это было бы невозможно в таком ограниченном пространстве, — но он находится настолько близко к ней, насколько это возможно. Он был одним из величайших Плантагенетов, великий король великой эпохи. Его современниками были Чосер, Гауэр, Мандевилль и Уиклиф. Среди геральдических щитов со стороны его надгробия есть один, на котором львы Англии соседствуют с лилиями Франции, — щит, символизирующий всю его жизнь. В его честолюбивые замыслы входило носить корону как Франции, так и Англии, и он бросал на континент многочисленные войска, причем отцы этих воинов обучались военному ремеслу в горах и на границах Уэльса и Шотландии. В результате возникла угроза для феодального рыцарства Франции при Креси и Пуатье. Каждый школьник, останавливаясь у этого надгробия, должен вспомнить историю о том, как повел себя король, который наблюдал битву при Креси с небольшого холма, когда его сын, Черный принц, будучи в то время пятнадцатилетним мальчиком, оказался прижат к передней линии боя. «Пусть мальчик заработает свою победу», — сказал Эдуард III, отказавшись отправить ему подкрепление.

Через тридцать лет смерть сына, одержавшего свою победу при Креси, разбила сердце старого короля. Он повернулся лицом к стене и скончался. Его конец был, возможно, более печален, чем смерть любого короля, не погибшего при трагических обстоятельствах или на поле брани. В последние годы жизни он полностью находился под властью чар одной из приближенных королевы, Алисы Перрерс. Эта женщина, чье влияние на Эдуарда объясняли колдовством, была описана враждебно настроенным современником как не имевшая ни внешней, ни внутренней красоты, но способность ее языка к лести восполняла подобные недостатки. Всемогущий паладин умер в Шине, оставленный всеми своими друзьями, и говорят, что Алиса Перрерс сняла кольца с его остывающих пальцев, перед тем как исчезла в коридорах дворца.

Портрет Эдуарда III представляет большой интерес — предполагают, что это слепок с посмертной маски. На нем изображен печальный старик с озабоченным морщинистым лицом. В этом грустном и вызывающем жалость одиночестве ничто не напоминает о могущественном победителе при Креси и Пуатье.