Ничего не возьму с собой - Алла Полянская

— Здравствуйте, Никита Григорьевич.

Никита обернулся. Девушка — невысокая, плотная, ярко накрашенная. Где-то он ее видел.

Глаза… глаза как у раненого олененка, понял он.

Что-то больно его укололо.

— Ты такой предсказуемый, мой милый.

Габриэлла наконец решила с ним поговорить.

* * *

Диана была в ярости.

После опустошающего отчаяния, после бездны, в которую она упала, когда Раиса сообщила ей страшную новость, после того как она сама себя вытащила из подкрадывающейся тьмы безумного, безудержного горя, она была в ярости из-за того, что кто-то заставил ее пережить все это.

— Ну уж нет! — Диана смотрит на спящую Аленку, на Рейвен Квин, сидящую на столике у кровати дочки, и понимает, что сейчас ей надо что-то предпринять. — Ладно, начну с управления, они все там, паршивцы.

Она не стала звонить Игорю. Он такой же, как остальные, все они там одним миром мазаны. Виктор и Дэн тоже хороши, но с ними она разберется позже. Больше никаких им пирогов с малиной, обойдутся, наглые сопляки.

Она не думает сейчас об Андрее, нарочно не думает. Она запретила себе думать о муже, потому что тогда в ее душе открывается филиал ада. Она лишь надеется, что верно все истолковала, но где-то внутри есть сомнение — а вдруг нет?

А потому об Андрее Диана не думает.

— Рая, мне срочно надо уехать, побудешь с Аленкой?

— Конечно. — Раиса участливо смотрит на Диану, думая о том, что, если бы, не приведи господь, погиб Виктор, она бы не смогла вот так держаться. Она бы выла, кричала бы от горя и отчаяния, и не было бы силы, способной ее унять, даже она сама бы не смогла, даже ради детей. — Но разве нам не велели быть здесь? Разве нам не опасно…

— Ну да. — Диана берет рюкзак, в котором разобранная винтовка и косметичка. — Да только пусть они дома командуют, а мне нужно уехать. Я вернусь днем, Аленке записку напишу.

Рейвен Квин одобрительно смотрит на Диану, блестя пряжечками на сапожках.

— Конечно.

Диана пишет дочери записку, стараясь сделать свой почерк разборчивым. Дочка должна знать, что она в любом случае к ней вернется.

— Диана, послушай… — Раиса старается подбирать слова, понимая, что ступила на тонкий лед. — Я только прошу тебя: будь осторожна, не делай ничего, что могло бы…

— Повлечь за собой неприятности? — Диана забросила рюкзак за плечо. — Я взрослая женщина, Рая. Конечно же, я не сделаю ничего, что навредит кому-нибудь из нас.

«Но я сделаю все, чтобы навредить нескольким особям, которым давно пора навредить. — Диана вышла из комнаты, спустилась в гараж и вывела машину на дорожку. — И я не успокоюсь, пока не выясню все до конца».

Она не понимала, зачем бы ей понадобилось ждать у моря погоды.

Ночь была на излете, когда Диана въехала в город. Она любила предрассветный Александровск, притихший и сонный. Она любила его даже осенью, когда холодные тротуары щетинились бордюрами, заросшими подстриженным кустарником. Это летом Александровск расцвечен плантациями роз, серебрится фонтанами и пышными клумбами, которые утром и ближе к вечеру поливались небольшими фонтанчиками, включающимися автоматически.

Сейчас утро наступит не скоро, и будет оно серым, унылым и бесконечным, как день сурка.

Диана едет по улицам города, сворачивает в знакомый переулок. Здание управления полиции освещено почти полностью. Здесь жизнь никогда не замирает, у преступности нет выходных. Иногда Диана думает о том, что граждане даже не знают, какими усилиями и каким трудом достигается их безопасность.

Диана совсем уж было собралась выйти из машины, но из здания вышли Виктор Васильев и Дэн Реутов.

— Генка с Семеновым справятся там и без нас, — голоса сквозь туман слышны плохо. — А мы сейчас его быстро обнаружим.

У Виктора в руках небольшой прибор, Диана узнает экран портативного радара.

— Пока они там змею ловили, парень был в прострации, так что я впихнул маячок ему в телефон. Найдем, никуда он не денется.

— Они могли выбросить телефон или выключить. — Реутов заглянул на экран радара. — Они же понимают опасность.

— Нет, не выбросят. — Виктор остановился и потянулся. — Черт, я спал в последний раз не помню уже когда. Нет, брат, шалишь, не выбросят они отличный новый айфон. Если они удержаться не смогли от кражи, работая в магазине и разрабатывая такую операцию, то к вещам у них отношение трепетное и они его не выбросят. А выключат — да сколько угодно, маячок выключить невозможно.

Они прошли перед самым капотом машины, Диана презрительно фыркнула — тоже еще, гении сыска.

Когда машина Реутова развернулась к выезду с парковки, Диана последовала за ней, держа фары выключенными и надеясь, что полицейские не заметят ее. Они не ждут слежки, да и заняты отслеживанием маячка.

— Ну, дождетесь вы все у меня, пусть только все закончится.

Машина Реутова, мигнув габаритами, свернула в сторону Острова, и Диана включила фары — мост на Остров хорошо освещен, и машина, едущая с выключенными огнями, скорее привлечет к себе внимание, чем просто машина, едущая в том же направлении.

* * *

— Зря ты змею отпустил, сейчас бы все уже закончилось.

Никита смотрит на Габриэллу во все глаза. Нет, это не его Черри. Его Вишенка была тонкой, воздушной, ее голос звенел, как колокольчик. Эта женщина какая-то квадратная, медные волосы небрежно собраны в пучок, лицо разрисовано самым вульгарным образом. Это Ирина, кладовщица со склада, которым заведовал Игорь Недзвецкий.

Габриэлла засмеялась, расстегнула куртку и сняла свитер с высоким воротом. Под ним оказался сшитый из поролона плотный корсет, который увеличивал грудь и живот и вообще придавал фигуре мешковатость.

— Ненавижу эту штуку! Но было бы хуже, если бы я была такой вот толстой, толстухе спрятаться труднее. — Габриэлла толкает ногой корсет и надевает куртку, которая тут же обвисает на ней.

Влажными салфетками она снимает ужасный макияж, и вместе с макияжем исчезает лицо. Прежними остаются только глаза, огромные, карие. Как он когда-то любил эти глаза, он готов был на все, чтобы только засыпать и просыпаться с этой женщиной. А оказалось, что ему нужно-то совсем не это. И гораздо лучше просто сидеть на кухне после работы и смотреть, как твоя женщина готовит ужин, что-то рассказывать ей или просто помолчать вместе и точно знать, что тебя всегда ждут и тебе рады. И самому спешить домой.

Голос Габриэллы тоже стал прежним, а до этого был низким, грубоватым.

— Не понимаю. — Никита смотрит на Габриэллу, а веревка, которой скручены его запястья за спиной, никак не хочет ослабевать. — Ты получила квартиру, чего ты хочешь еще?

Лицо Габриэллы исказилось, маска сползла с него, обнажив то, что изначально под ней было — безумие.