Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

о нем критик Андре Варно. – Он – само непостоянство. И в этом его главная сила, доводящая до отчаяния всех его последователей»{569}.

* * *

Четырнадцатого июля 1919 года начинающий французский писатель Морис Сакс, друживший со многими художниками, очень ярко описал в своем дневнике то время, когда после длительной войны наконец-то наступил мир: «Мы чувствовали себя так, будто у нас нет возраста, будто всем нам по двадцать. Стояла страшная жара, но нам было все равно. Мы от души ликовали, и наши победоносные крики оглашали все вокруг… Даже не верилось, что действительно наступил мир и все закончилось, и эти улицы больше не будут безлюдными и пустыми, и их снова заполнят толпы счастливых людей. Я ощущал дикую усталость, но был рад, что мирная жизнь возвращается и войны больше не будет»{570}.

Главными последствиями той войны были, конечно же, демографические потери. «В течение пятидесяти одного месяца тысячи французов погибали на фронте каждый день. Почти каждый пятый мужчина был призван в армию, и 10,5 % активного мужского населения страны было убито. Во Франции погибло более 1,4 миллиона человек; свыше 1 миллиона были отравлены газом, изуродованы, искалечены телесно и душевно», – писал американский историк Ойген Вебер{571}. Война затронула всех, даже тех, кто, как Пикассо, не воевал. Британский писатель Роберт Грейвс назвал перерыв между двумя мировыми войнами «долгими выходными в Европе». Но действительно ли это время было мирным? Человеческие потери продолжались, и спровоцированы они были все той же старой проблемой – желанием одной нации доказать свое превосходство над другими нациями при помощи силы. В это время войска союзников оккупировали Рейнскую и Рурскую области; из-за Великой депрессии обострилась ненависть к иностранцам; в 1921 году началась война Испании и Франции в Марокко за свои колонии; в 1936 году разгорелась Гражданская война в Испании; в Италии и Германии в это время стали быстро набирать силу фашистские движения.

* * *

Постепенный распад Европы, начавшийся в августе 1914 года, казалось бы, должен был обернуться для Пикассо катастрофой – три империи, которые первыми признали его гений, вступили в череду войн, разрушений, революции, голода и тоталитарных режимов{572}, – и в этом хаосе не было места художественному авангарду. Но Пикассо сумел адаптироваться даже в таких реалиях и продолжил творить, несмотря ни на что. Свой контракт с Дягилевым он подписал уже в январе 1917 года. После известия о глубоко потрясшей его смерти Гийома Аполлинера осенью 1918-го он отдал дань уважения другу, посвятив его памяти несколько работ: большую картину «Чтение письма» (Reading the Letter) и посмертный монумент поэта. Гибель Аполлинера означала для Пикассо потерю одного из лучших друзей и самых верных сторонников. Благодаря общению с Браком, получившим ранение в голову, и Блезом Сандраром[128], оставшимся без правой руки, Пикассо глубоко прочувствовал все ужасы войны, даже несмотря на то, что сам не получил телесных ран и не видел смерть в непосредственной близости от себя. Будучи восприимчивым человеком, он болезненно переживал и собственные беды. Потеряв свои картины, изъятые из галереи Канвейлера и распроданные на аукционе, он ощущал себя не менее пострадавшим от последствий войны, чем его товарищи, побывавшие на фронте. Но мало кому из друзей художника его страдания казались такими уж тяжелыми по сравнению с тем, что они испытали на поле боя.

* * *

Следующие двадцать лет Пикассо жил без оглядки на свое окружение и организовывал жизнь исключительно по-своему. Как, впрочем, он поступал начиная с 1904 года, выстраивая сотрудничество со Стайнами, Канвейлером и Уде. Он искал выходы из затруднительных ситуаций по мере продвижения вперед, и заводил контакты с теми, кто был ему интересен, полезен и кем он мог вдохновляться. Пока его кубистические работы были закрыты от людей и не получили широкого резонанса, произошедшего на аукционах 1921, 1922 и 1923 годов, он не опускал руки и не впадал в уныние. Поддерживаемый небольшим кругом своих поклонников, Пикассо продолжал творить, удивлять и вызывать споры. Он успел проявить себя как сценограф для балетов Сергея Дягилева и балов-маскарадов Этьена де Бомона; как художник-мистификатор на орбите сюрреалистов; как скульптор и «Минотавр», блуждающий в собственных владениях в Буажелу и, наконец, как сторонник испанских республиканцев, протестующий против насилия над мирными людьми. Пикассо продолжал продвигаться по жизни в своем собственном ритме, рассекая европейское и неевропейское пространство, следуя своим собственным правилам. Незащищенный от потрясений эпохи, художник использовал стратегии настолько далекие от нормы, что понять их могли только те, кто прошел его путь – путь Икара, крылья которого не раз были опалены огнем, но он продолжал подниматься вверх и становился еще более свободным.

34

От «Русского балета» до светских балов

Отель «Вестминстер», улица Мира,

Париж, 15 апреля 1919 г.

Дорогой Пикассо, мне бы хотелось, чтобы Вы приняли участие в задуманной нами постановке балета «Треуголка» на музыку М. де Фальи, которую я намерен осуществить с труппой «Русский балет». Вам нужно будет нарисовать эскизы занавеса, декораций, костюмов и необходимых аксессуаров. Стоимость всех работ – 10 000 франков.

С уважением, Сергей Дягилев{573}.

Кто бы мог предположить, что однажды Пикассо станет дружить с Кокто и сотрудничать с Дягилевым и «Русским балетом»! Ведь еще недавно он больше ассоциировал себя с простым работягой, вынужденным приходить к своему «боссу» (Канвейлеру) за «зарплатой». Сейчас же художник вращался в абсолютно противоположном мире – носил цилиндр и фрак, посещал светские приемы, общался с аристократической элитой, имел личный автомобиль и собственную ложу в театре. Для его бывших друзей произошедшая с ним за четыре года метаморфоза стала шоком. Многие, как и Канвейлер, были уверены, что «Пикассо свернул не туда и он несчастлив, несчастлив, несчастлив!» Но было ли это на самом деле так? На снимке, сделанном в мае 1917 года, на котором он запечатлен в момент работы над занавесом к балету «Парад» в грубом комбинезоне и кепке, окруженный обычными работниками сцены, которые по виду ничем не отличаются от него самого, он выглядит довольным, спокойным, на своем месте и в своей среде. Обретя новое общество, Пикассо ничего не потерял. И в первую очередь, не потерял свой дар, судя по тому, какие декорации он подготовил для «Русского балета». Грандиозный занавес с белой крылатой лошадью, смелые кубистические костюмы из картона – все это красноречиво доказывало, что его творческий потенциал никуда не исчез, а напротив, был максимально применен