Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

“Глеб Бокий” – пароход, курсирующий на Соловки.

Звучит первый куплет приветствующий “разгрузку” (пересмотр дел заключённых) песни. Хор подхватывает рефрен:

Всех, кто наградил нас Соловками,

Просим: приезжайте сюда сами.

Поживёте здесь годочка три иль пять, —

Будете с восторгом вспоминать!

Далее солист жалуется на свой врождённый пессимизм и заканчивает своё приветствие словами:

В волненье все, но я спокоен.

Весь шум мне кажется нелеп.

Уедет так же, как приехал

На “Глебе Боком” – Бокий Глеб.

Результаты “разгрузки” были незначительны: были освобождены лишь 20–30 человек уголовников и хозяйственников, а 2–3 сотням уменьшены сроки. Но в числе этих последних были руководитель “ХЛАМа” Б.Глубоковский (с 10 на 8 лет) и куплетист Жорж Леон (с 3 на 2 года)».

Лев Разгон:

«Бокий в последний раз был на Соловках в 1929 году вместе с Максимом Горьким, когда для того, чтобы сманить Горького в Россию, ему устроили грандиозный балет-шоу, по сравнению с которым знаменитые мероприятия Потёмкина во время путешествия Екатерины кажутся наивной детской игрой».

Но вернёмся в Москву в бывший театр антрепренёра и драматурга Фёдора Адамовича Корша, куда 21 февраля 1928 года Владимир Маяковский и Наталья Брюханенко отправились на спектакль «Проходная комната». Посмотреть его поэту явно посоветовал Осип Брик, сопроводив свои рекомендации негативными комментариями (ведь Маяковский по театрам ходить не любил, а Брики были заядлыми театралами).

Наталья Брюханенко:

«В театре мы сидели где-то в первых рядах, на виду у всех. Когда опускался занавес после первого действия, Маяковский начал очень громко свистеть. В публике шипели и возмущались. Тогда он встал во весь рост и ещё громче пересвистел аплодисменты зала».

Маяковский явно пришёл в театр с уже готовым мнением о спектакле, иначе как он мог судить о нём, просмотрев только одно действие.

Наталья Брюханенко:

«После третьего действия мы ушли из театра, не досмотрев пьесу до конца. Маяковский, как бы грозясь, сказал:

– Теперь я им напишу про это…

Уже возвращаясь из театра, Маяковский написал четыре строчки. Он шёл, бормотал, останавливался и писал. Записывал прямо на Петровке, поднося к свету магазинных витрин альбомчик с розовенькими и жёлтыми листочками, как у гимназисток для стихов.

В результате в начале марта появились в печати стихи "Даёшь тухлые яйца! («Проходная комната»)"».

Вот как выглядит начало этого стихотворения:

«ДАЁШЬ ТУХЛЫЕ ЯЙЦА!

(Рецензия № 1)

Проходная комната. Театр б. Корш

Комната / проходная во театре Корша / (бе).

Ух ты мать… / моя родная!

Пьеска – / ничего себе…

Сюжетец – / нету крепче…»

Далее следовал пересказ содержания пьесы, после чего Маяковский с негодованием восклицал:

«Под потолком / притаилась галёрка,

места у неё / высоки…

Я обернулся, / впиваясь зорко:

– Товарищи, / где свистки?!

Пускай / партер / рукоплещет – / "Браво!" —

но мы, – / где пошлость / везде, —

должны, / а не только имеем право,

негодовать / и свистеть».

Стихотворение, опубликованное в «Рабочей газете» 4 марта 1928 года, было помещено среди подборки отзывов зрителей, которые с возмущением требовали «немедленно и навсегда» снять этот спектакль с репертуара советских театров.

Складывается впечатление, что Владимиру Владимировичу была неизвестна настоящая фамилия автора пьесы «Проходная комната». На афишах значилось, что написал её В.Пушмин. Но это был псевдоним. Драматурга звали Всеволод Юрьевич Мусин-Пушкин. Интересно, если бы Маяковский знал об этом, стал бы он замахиваться на «святую» фамилию?

Как бы там ни было, но Маяковский весьма решительно и агрессивно выступил против спектакля, который по каким-то причинам ему не понравился. А впереди были премьеры собственных пьес Маяковского, которые тоже нравились далеко не всем.

29 февраля 1928 года вышла статья Корнелия Зелинского «Идти ли нам с Маяковским?», начинавшаяся с воспоминаний:

«Л.Троцкий закончил свою статью о Маяковском, написанную пять лет тому назад (до "Ленина" и "Хорошо!") выражением уверенности, что поэт переживает кризис».

Теперь, когда Троцкий и его соратники были отправлены в ссылки, любой возникший кризис стали объяснять происками враждебных партии оппозиционеров.

Исключённая из партии и высланная в Среднюю Азию сторонница Троцкого и бывшая комфутка Мария Натансон познакомилась в городе Фрунзе (нынешнем Бишкеке) со своим ровесником Юсупом Абдрахмановым, который, хоть и происходил из рода местных феодалов (манапов), но состоял членом большевистской партии и занимал высокий пост в Киргизской АССР. Было ему тогда всего 26 лет. Через четыре года Юсуп записал в дневнике:

«Кто я? – Сын манапа, малограмотный батрак, красный партизан, доброволец Красной Армии и Председатель Совнаркома Советской Киргизии. Из 30 лет жизни 13 отдал делу революции, партии и класса, рабочего класса. Прошёл не плохую школу гражданской войны, сражался на фронтах гражданской войны…»

Между Марией Натансон и Юсупом Абдрахмановым вспыхнуло чувство, про которое Юсуп потом напишет в своём дневнике, что это «большая любовь и дружба двух молодых пламенных коммунистов».

То, что Мария Натансон в 1919 году являлась коммунисткой-футуристкой и была хорошо знакома с Маяковским, вскоре приведёт Юсупа Абдрахманова в круг распавшихся лефовцев. Но это случится чуть позднее.

А пока (25 февраля 1928 года) Владимир Маяковский, ничего ещё не знавший о Юсупе, отправился в очередное турне по украинским городам: в Днепропетровск, Запорожье, Бердичев, Житомир и Киев. Там ему предстояло читать лекции и стихи.

27-го было запланировано два выступления в Днепропетровске: днём – на заводе имени Петровского, вечером – в театре имени Луначарского.

28-го – Запорожье, где афиши зазывали: «Слушай новое! Разговор-доклад». Про это выступление газета «Красное Запорожье» написала: