Шкала жизненных ценностей - Герман Николаевич Муравьев

за любое «смягчающее» обстоятельство, за малейший намек на оправдание, за ложный оптимизм и тем испортит все дело. «Есть много людей, которые врут из жалости. Ложь – религия рабов и хозяев. Правда – бог свободного человека», – произносит Сатин, герой пьесы Горького «На дне». Конечно, по форме – это лозунг, но по смыслу – нравственный ориентир на все времена.

Разбуженное самосознание должно вызвать у человека ощущение физиологической неприязни к тому, какой я есть, нравственной ущербности (вспомним еще раз пушкинское: «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю») и, как следствие, твердое намерение стать лучше, чем я есть: оставаясь самим собой, «господствовать над влекущим к себе грехом» (Быт. 4,7). Такова в общих чертах цель и спасительная схема действия злых по форме, но доброжелательных по замыслу нравственных обличений: «Злое наказание – уклоняющемуся от пути, и ненавидящий обличение погибнет» (Притчи Соломона 15,10).

Тем не менее далеко не все согласны с такой парадигмой. И в первую очередь – те самые «уклоняющиеся» и «ненавидящие», многие из которых видят в резких обличениях своих минусов не благие намерения, а целенаправленную обиду, враждебные выпады в свой адрес. Естественно, предполагать, что эти недотроги станут, в свете заповеди Христовой (Мф. 5,44), благотворить ненавидящим их и молиться за обижающих их, вряд ли стоит. Так что стремясь с позитивной целью и добрыми намерениями сделать человека временно противным самому себе, мы станем, вероятнее всего, противными ему и на все времена. Неприятно? Да, но не более, ибо это вполне ожидаемо, а значит – и не слишком болезненно.

Убедительный пример бичевания человека в оздоровительных целях являет нам, как это ни парадоксально, дьявол-Мефистофель, олицетворение духа зла. Безжалостно упрекая «лучшее» из творений Всевышнего («вся эта дрянь, что на земле живет») в том, что разум, Божий дар, оно смогло употребить лишь на то, чтоб «из скотов скотиной быть», Мефистофель, наряду с тем, настойчиво позиционирует себя как силу, которая, хотя и «вечно хочет зла, но делает добро». (Гете, «Фауст»). Однако в отличие от добра, обретенного через духовное накопление, это добро – с кулаками. Его результативность связана с причинением боли, но боли исцеляющей. Оно сродни болезненной инъекции, восстанавливающей и активирующей самосознание. «Оставьте все предрассудки, – призывал Н. Рерих, – пользуясь силой, духовно помогайте людям» (курсив мой. – Г. М.).

Кстати, жесткое обличение в человеке «зла от юности его» не исключает других, более мягких методов воздействия на его душевный план. Так, в Послании к своему сотруднику Титу бескомпромиссный апостол Павел назидает: «Сие говори, увещевай (убеждай – Г. М.) и обличай со всякой строгостью» (Тит. 2,15). Досадно, право, но именно строгость чаще всего и смешивают с ненавистью. Это принципиально не одно и то же, хотя в жестких обличениях присутствует и то, и другое, но не в смешении, а в рациональном соединении. Да и предназначаются они разным сущностям: строгость – душе человека, ненависть – врагу человека в самом себе, самости. Невозможно делание и даже пожелание добра без чувства ненависти к носителю зла, противящегося добру. Если строгость подстегивает человека к тому, чтобы стать лучше, то ненависть к «злу от юности» удерживает его от того, чтобы не стать хуже.

Дальнейшее углубление в тему обличения по меньшей мере нецелесообразно, поскольку сегодня нет обличителей с эпитетами «гневный» или «суровый». В столь привычной нам зоне глухого равнодушия к человеку их успешно вытеснили «обличающие» шепотом и заглазно, а также осторожно брюзжащие в кулуарах, злорадно хихикающие критиканы всех и вся. Вот уж кому бы следовало в целях собственной безопасности запомнить простейшую притчу: «…кто радуется несчастью, тот не останется безнаказанным» (Пр. 17,5).

Перемещение приоритетов в пределах индивидуальной шкалы жизненных ценностей, как и смена самих ценностей, процесс естественный, находящийся в корреляции с изменением обстоятельств и условий бытия: возрастных, личных, социальных и других. Сюда же, видимо, следует отнести и судьбоносные «случайности», заложенные Творцом в индивидуальную жизненную программу. Процесс неизбежный, но далеко не равномерный и не односторонний. Движение это в общем случае может быть как «вверх», так и «вниз»; как к «одухотворению материи», так и к «материализации духа». Чаще, конечно, последнее – спад, обмирщение и сужение интересов, «погружение в материю», суетность.

Это и понятно: на духовную деградацию исправно «работают» совращающие условия божественного эксперимента и неумолимый закон энтропии. Духовное же восхождение возможно лишь в результате преодоления последнего (не компенсации!) с некоторым запасом энергии. Это архитрудно, поэтому людей, вырвавшихся из нижней зоны ценностной шкалы, не столь уж много вокруг нас.

Но и сползание вниз по ценностной шкале, особенно для тех немногих, «кто много имеет» уже от духа, и особенно в начальной стадии «нисхождения в материю», – процесс не из легких. Сперва это «всего лишь» безобидное, безболезненное, а потому и не замечаемое человеком, охлаждение к духовным ценностям, сужение духовных потребностей вследствие расширения потребностей материальных. И когда человек начинает, наконец, осознавать это, то для него открывается долгий и мучительный этап тщетных попыток убить двух зайцев, обойти заповедь Христа: «Не можете служить Богу и маммоне» (Лк. 16,13).

Пребывая в раздвоенных чувствах, он еще способен остро переживать нехватку времени и сил на приращение (или хотя бы поддержание) духовного богатства, поглощаемых заботами о приращении и обновлении богатств материальных. Эти терзания – отчаянный зов изголодавшегося духовного плана: значит, не все потеряно, еще жива в душе человека последняя надежда на подавление самости и возвращение к человеческим ценностям! Но…проходит время, духовный голод притупляется, зов свыше слабеет, и человек в конце концов сереет, становясь как все: потребительская психология нивелирует нравственность обывателей. Кстати, эта духовная в прошлом категория людей, проваливаясь в зону материальных ценностей и чувственных наслаждений, в своей безнравственности, как бы наверстывая упущенное, откатывается гораздо дальше постоянных ее обитателей и «отрывается по-полному», как принято говорить сегодня. Только за все надо платить, в этой жизни или другой, за вероломство и предательство своего божественного начала – животному, ибо закон воздаяния (карма) неумолим: «Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе» (Мф. 18,18).

* * *

В ходе работы над заключительной главой меня долгое время не покидало сомнение: соответствуют ли ее заголовок и содержание друг другу? Ведь изначально под «вечным боем» подразумевался нескончаемый конфликт между антагонистами по природе: духовным и физическим планами человеческой триады, «ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся» (Гал. 5,17). Но чем больше я углублялся в материал, тем явственнее осознавал, что на данном этапе божественного эксперимента никакого реального, ощутимого боя между духом и плотью нет, и быть не может, что они в большей степени потенциальные враги.

Сегодня духовный план не в состоянии