Коммодор Хорнблауэр - Сесил Скотт Форестер

блоке у него над головой пронзительно завизжал: на фалах поднялся подтвержающий сигнал. Большой клубок дыма внезапно поднялся над носом «Гарви»; с этого расстояния Хорнблауэр не мог проследить полет снаряда и он ожидал, волнуясь, жалея, что не может охватить взглядом всю французскую батарею, чтобы не пропустить разрыва бомбы. И он так ничего и не увидел — абсолютно ничего. Разочарованный, Хорнблауэр приказал поднять черный конус — сигнал «не наблюдаю» и «Гарви» выстрелил снова. На этот раз он заметил разрыв, маленький вулкан дыма и осколков тут же за батареей.

— Перелет, сэр, — проговорил Соммерс.

— Да. Передайте это на «Гарви».

К этому времени Дункан поставил на якорь свой «Мотылек» и поднял сигнал готовности. Следующий снаряд с «Гарви» попал прямов центр батареи и сразу же вслед за этим туда же попала первая бомба с «Мотылька». Теперь оба кеча начали систематическую бомбардировку батареи; снаряд за снарядом попадали в цель, так что сквозь фонтаны дыма и разлетающейся земли невозможно было разглядеть французское укрепление. Это было простое прямоугольное сооружение, без траверзов или внутренних перегородок и теперь, когда противник нашел способ перебрасывать бомбы через бруствер, французским артиллеристам некуда было укрыться. Они продолжали вести огонь всего несколько секунд, а потом Хорнблауэр увидел, как они разбегаются от пушек; вся батарея напоминала растревоженный муравейник. Одна из тринадцатидюймовых бомб упала прямо на парапет и, когда дым от взрыва развеялся, стало видно, что рухнувший бруствер открыл внутренность батареи для наблюдения c русских позиций. Сквозь пролом виднелся ствол сбитой с лафета осадной пушки, беспомощно уставившийся в небо — приятная картина для защитников деревни. И это былотолько начало. Пролом за проломом появлялись во французских укреплениях; все вокруг было перепахано снарядами. Один из взрывов прозвучал значительно громче остальных и Хорнблауэр догадался, что взлетел на воздух так называемый «расходный погреб» — небольшой склад пороха, размещенный на батарее, который постоянно пополняли из тыла. Внизу, на русских позициях, оборона, похоже, ожила: все уцелевшие пушки возобновили огонь. Одно из ядер, прилетевших из деревни ударило в ствол уже поврежденного французского орудия и сбросило его на землю.

— Дайте сигнал: «Прекратить огонь», — приказал Хорнблауэр.

Тринадцатидюймовые бомбы не относились к боеприпасам, запас которых легко пополнить на Балтике и не было необходимости расходовать их по батарее, которая уже была приведена к молчанию и, по крайней мере на время, стала абсолютно бесполезной. Затем, как и ожидал Хорнблауэр, французы сделали ответный ход. Из-за дальнего холма появилась батарея полевой артиллерии, шесть пушек, с минутными интервалами, двинулись к берегу, раскачиваясь и подпрыгивая на передках. Почва была все еще болотистой, так как лето еще полностью не вступило в свои права, чтобы поля просохли, поэтому полевая артиллерия, увязая в грязи по самые оси, продвигалась к своей цели очень медленно.

— Сигнал: «Изменить цель», — приказал Хорнблауэр.

Теперь наблюдать места падения снарядов было невозможно, так как бомбардирские кечи вели перекидной огонь через дамбу. Конечно, попадут они в цель или нет — дело случая, однако Хорнблауэр полагал, что артиллерийский парк и склады шестидесятитысячной армии, ведущей регулярную осаду, должны быть достаточно велики по площади и переполнены солдатами; достаточно было бы даже нескольких удачно упавших бомб. Первая полевая батарея достигла уреза воды; лошади завернули, передки снялись, оставив пушки аккуратно установленными на одинаковых интервалах и направленными на бомбардирские кечи.

— «Гарви» сигналит, что он меняет цель, сэр, — доложил Джерард.

— Очень хорошо.

«Гарви» выстрелил по батарее; на пристрелку не понадобилось много времени. Полевые пушки, стоящие довольно далеко одна от другой в длинной вытянутой линии, не были слишком удобной целью для мортир, даже не смотря на то, что теперь места падения бомб были в зоне прямой видимости. Вторая батарея расположилась на фланге первой и — в подзорную трубу через узкую бухту Хорнблауэр хорошо различал все новые и новые пушки, которые подвозили к берегу, чтобы поставить бомбардирские суда под перекрестный огонь. Одна из бомб с «Гарви» разорвалась совсем рядом с одной из пушек; скорее всего, перебив всех людей из прислуги, однако само орудие по-прежнему стояло на колесах. Другие пушки открыли огонь, дымки лениво потекли из их стволов. С другой стороны бухты другие батареи также начали стрельбу, хотя дистанция была весьма значительной для полевой артиллерии. Не было никакого смысла продолжать подставлять бомбардирские кечи под огонь с берега; у Макдональда двести полевых орудий, а кечей только два.

— Сигнал: «Прервать акцию» — приказал Хорнблауэр.

Теперь ему казалось, что он отдал эту команду слишком поздно. Казалось, что прошли века, прежде чем бомбардирские кечи выбрали якоря. Нетерпеливо ожидая, Хорнблауэр видел, как ядра, летевшие с берега, поднимали вокург них всплески. Он видел, как весла, показавшиеся из бортов лихтеров, зачерпнули воду, разворачивая корабли, как на мачтах забелели паруса и неуклюжие сооружения начали медленно выходить из под обстрела, сильно дрейфуя под ветер, что заставляло их двигаться боком, подобно крабам. Хорнблауэр с облегчением обернулся и встретился со взглядом губернатора, который молча простоял, наблюдая всю операцию в огромную подзорную трубу, конец которой покоился на плече терпеливо замершего адьютанта, спина которого, должно быть, уже онемела от неподвижности.

— Отлично, сэр, — воскликнул губернатор, — Благодарю вас, сэр, от имени Его Императорского Величества. Россия весьма благодарна вам, сэр и город Рига также.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — сказал Хорнблауэр.

Дибич и Клаузевиц также ожидали его внимания. Они горели желанием обсудить с ним дальнейшие операции и ему пришлось выслушать их. Он отпустил мичманов и сигнальную команду, надеясь, что Соммерсу хватит здравого смысла, чтобы правильно понять взгляд, который на прощание бросил ему коммодор в качестве предостережения: не допустить, чтобы моряки разжились на берегу каким-нибудь латвийским спиртным. Затем Хорнблауэр продолжил беседу, которая то и дело прерывалась входящими и уходящими адьютантами, которые приносили все новые и новые известия и поспешными приказами, отдаваемыми на неизвестных ему языках. Впрочем, суть этих приказов стала ясна очень быстро: через деревню беглым шагом подошли два пока пехоты с примкнутыми штыками, выстроились за укреплением и затем с громким криком выскочили на гласис. Французские тяжелые пушки, которые могли бы разметать атакующих картечью, были приведены к молчанию; Хорнблауэр видел, что передовой отряд русских достиг апрошей почти не встречая сопротивления. Солдаты ворвались в них, перелезая через бруствер и лихорадочно бросились распарывать мешки с песком и опрокидывать туры, которыми он был укреплен. Даже если бы французы теперь бросили в атаку пехоту, она подошла бы к разрушенной батарее слишком поздо, чтобы помешать русским, несмотря на то, что им приходилось работать под огнем осаждающих. Через час