Бесспорное правосудие - Филлис Дороти Джеймс

– То есть вы уже тогда решили, что поедете сама, а не муж? – спросил Дэлглиш.

– Я это решила еще во время разговора. Люк согласился со мной, когда вернулся. Я боялась, что Венис убедит его делать то, чего он не хочет. Чем он мог помочь? Когда Октавия была маленькая, Венис не считалась с ним как с отцом, так зачем сейчас звать на помощь? Октавия никого не послушает, и это ее право. А за границу он ее не повезет, даже если она согласится. Его место здесь – с семьей.

– Он – ее отец, – сказал Дэлглиш.

Эти слова не были сказаны в осуждение. Семейные дела Венис касались его, если только имели отношение к ее смерти. Но развод по закону разделяет лишь мужа и жену – не отца и ребенка. Странно, что женщина с таким явно развитым материнским инстинктом, как миссис Камминз, отказалась понять желание Венис, чтобы бывший муж помог дочери в трудный момент. В словах женщины не слышалось ни раскаяния, ни сожаления. Она как бы говорила: вот так обстоят дела, и с этим ничего не поделать. Это уже не наше дело.

– Вдвоем в Лондон мы поехать не могли из-за Мэри и студии. Студия должна быть открыта, если заедут клиенты. Уверена, Венис, когда звонила, об этом не подумала.

– Как отреагировала мисс Олдридж на известие, что бывший муж не приедет?

– Я ей ничего не сказала. Решила – пусть думает, что он придет. Казалось, так будет лучше. Конечно, она могла отказаться говорить со мной, но это маловероятно. Люк не придет, а я буду там. У нее не будет выбора, и я смогу объяснить, что думаю по этому поводу – что мы оба думаем.

– А что вы думали, миссис Камминз?

– Что мы не можем давить на Октавию или вмешиваться в ее жизнь. Если она обратится за помощью, мы постараемся помочь, а так Венис слишком поздно вспомнила, что Люк отец ее дочери. Октавии восемнадцать лет, она по закону взрослый человек.

– Итак, вы отправились в Лондон. Расскажите, пожалуйста, как можно точнее, что там произошло.

– Ничего не произошло. Как я сказала, она не пришла к воротам. Я села на поезд 17.22 из Варема. Люк с Мэри проводили меня до вокзала. Было ясно, что не дело возвращаться на ночь глядя. Люк не мог оставить Мэри одну, а я не хотела, чтобы он вез ее так поздно в Варем. На гостиницу тратить деньги не хотелось – Лондон такой дорогой город, но школьная подруга разрешает мне в ее отсутствие пользоваться принадлежащей ей квартирой в районе вокзала Ватерлоо. Она часто бывает за границей. Я редко там останавливаюсь, но, когда это случается, звоню соседу и предупреждаю о приезде на тот случай, если он услышит шум и подумает, что к Элис залезли воры. От самой квартиры у меня есть ключ.

– Он видел, когда вы приехали?

– Нет. Но на следующее утро около восьми тридцати мы виделись. Я позвонила ему в дверь, сказала, что уезжаю, а постельное белье, на котором спала, положила в стиральную машину. У него тоже есть ключ, и он обещал, что зайдет позже и переложит белье в сушилку. Очень любезный человек. Он старый холостяк, симпатизирует Элис и, когда она в отъезде, присматривает за квартирой. Я предупредила его, что оставила в холодильнике молоко и еще подарок Элис – кувшинчик.

Итак, есть подтверждение ее присутствия в квартире утром четверга. Но это не означает, что она была одна. Муж мог тихо выбраться из дома до восьми тридцати. От толщины стен зависит, сможет ли этот услужливый сосед сказать, сколько человек находилось в квартире. Однако Мэри – ее не оставишь одну. Если супруги отправились в Лондон вдвоем, кто-то должен был присмотреть за ребенком, и не стоит большого труда выяснить кто именно. А может, они взяли дочку с собой? Трудно скрыть присутствие ребенка в квартире, как бы тихо он себя ни вел. Может, миссис Камминз осталась с Мэри, а на свидание пошел муж – и убил? А как же парик и кровь? Возможно, Люк знал, где хранится парик, но о пакете в холодильнике он знать не мог. Кроме того, не надо забывать, что убийца осквернил труп. Какой тут мотив? Дэлглиш еще не видел Люка, но полагал, что тот психически здоров. Может здоровый человек убить, чтобы избежать назойливых приставаний бывшей жены, с которой в разводе уже – одиннадцать лет? Или из-за восьми тысяч фунтов? Интересное предположение. Зная размеры состояния жертвы, понимаешь, что эта сумма оскорбительна. Как если бы Венис Олдридж говорила: «Какую-то радость ты мне доставил. Не все было так плохо. И я оценила это в тысячу за год»? Деликатная женщина оставила бы больше или ничего. Что это наследство говорит об их отношениях?

Все эти мысли пронеслись у Дэлглиша в голове за те секунды, во время которых Анна Камминз молча покачивалась в кресле, готовясь продолжать рассказ. Теперь комната утратила прежнее очарование и чистоту, и на хозяйку он смотрел уже другим, более критичным взглядом. Символ нежного материнства и внутренней гармонии омрачился навязчивой картиной: безжизненное тело Венис Олдридж, свисающие с кресла беспомощные руки, склоненная голова в кровавой засыхающей шапке волос. Конечно, он мог спросить Мэри, ездила ли она с родителями в Лондон. Но знал, что не может и не хочет. Сама идея совместно задуманного убийства казалась слишком эксцентричной.

Мелодичный голос спокойно продолжал:

– В поезд я взяла кусок яичного пирога и йогурт, чтобы не беспокоиться об ужине. С вокзала я сразу поехала на квартиру, оставила там ночные принадлежности и, не мешкая, отправилась на встречу. Мне повезло: у моста Ватерлоо я поймала такси. Я попросила, чтобы меня высадили у Дома правосудия, перешла улицу и оказалась в проходе Деверо-Корт. Все оказалось просто. Да, я забыла… Еще из квартиры я позвонила в «Чемберс», дабы удостовериться, что Венис на месте. Услышав ее голос, я сказала, что мы уже едем, и положила трубку. Венис была в коллегии в половине восьмого, и теперь я знала, что она меня ждет.

– Вы точно запомнили время? – задал Дэлглиш необходимый вопрос.

– Конечно. Я постоянно посматривала на часы, чтобы убедиться, что не опаздываю. И приехала даже раньше назначенного времени. Я не хотела, чтобы на меня обратили внимание, и минут пять ходила по Стрэнду. В восемь десять я была у ворот и ждала до восьми сорока, но Венис так и не пришла.

– Кто-нибудь за это время проходил через ворота? – спросил Дэлглиш.

– Трое или четверо мужчин. Думаю, музыканты. Во всяком случае, они несли футляры для инструментов. Не думаю, что смогу их узнать. А вот пятнадцать минут девятого прошел еще один – его, мне кажется, я узнаю. Крепкого сложения, огненно-рыжий. Он открыл своим ключом дверь, но был в Темпле не больше минуты – потому я его и запомнила. Выйдя, он пошел назад по проходу. Можно сказать, что он и не был в Темпле. Это показалось мне странным.

– Так вы полагаете, что при встрече узнали бы его?

– Думаю, да. Над дверью горит лампа. Его волосы сверкали в свете огня.

– Жаль, я не знал всего этого раньше, – сказал Дэлглиш. – Ведь вам сказали, что мисс Олдридж мертва – возможно, убита. Вы не подумали, что ваше показание может быть важным?

– Я понимала, что вам надо это знать, но подумала, что Октавия все рассказала. Разве не потому вы приехали сюда, не для того, чтоы удостовериться во всем?