Уроки зависти - Анна Берсенева

– Да ты что! – ахнула Кирка. И тут же догадалась: – Менталитеты не совпали?

– Не совпали, – кивнула Люба. – У него гораздо лучше оказался менталитет. Серьезнее.

– Ну, это известно, – хмыкнула Кира. – Например, Мандельштам писал в виде совета соотечественникам: «Есть между нами похвала без лести, и дружба есть в упор, без фарисейства. Поучимся ж серьезности и чести на Западе, у чуждого семейства».

– Это да, – сказала Люба. – Серьезности и чести у них хватает.

– Ты, наверное, в кого-нибудь влюбилась, – с авторитетным видом заключила Кира. – Я сразу заметила.

Люба не выдержала и прыснула. У Кирки никогда в жизни не было ни единого ухажера. Сама она, может, и влюблялась, но чувства свои выказывать опасалась – наверное, боялась, что объект любви ее просто засмеет. И пожалуйста, сразу заметила, оказывается!

В прихожей раздался звонок.

– Ну вот, Сашка приехала, – сказала Кира. – Ключ, как всегда, забыла. Интересно, что бы она делала, если бы я домой уже ушла?

– Зашла бы к тебе за ключом, – разъяснила Люба. – Сиди, я открою.

Она прошла в прихожую, повернула кругляшок замка. Это был очень старый и очень надежный английский замок; они с Сашкой, когда болели, не ходили в детсад и оставались одни дома, не раз пытались его раскурочить, но им это так и не удалось.

Вся эта квартира была наполнена воспоминаниями, и только теперь она понимала, как бережно держат они ее сердце.

Люба открыла дверь.

Она хотела сразу же, с порога, спросить у Сашки, где ей искать Саню. Она уже открыла рот, чтобы об этом спросить, – и замерла с открытым ртом, как дурочка из переулочка.

Саня стоял перед ней и смотрел на нее как на призрак. Да, на нее он смотрел именно так, но сам он был так реален, так осязаем, что Люба сразу же протянула руку и коснулась его лба.

На улице шел снег, и мокрые волосы перечерчивали его лоб русыми дорожками. Люба провела по ним пальцем. Саня поднял руку и Любину руку прижал к своему лбу, как будто хотел, чтобы она определила, есть ли у него температура.

– Жаннетта, – сказал он.

Она никогда не воспринимала это имя как свое – оно казалось ей вымышленным и никчемным. Только когда мама его произносила, оно становилось для Любы родным.

И вот теперь – когда произнес его Саня.

– У тебя еще царапины со щеки не сошли, – сказал он, вглядываясь в ее лицо. Люба хотела убрать руку с его лба, но он не дал. – Не нападала больше собака?

– Ее поймали, – сказала Люба. – Она из Франции прибежала. Заблудилась и испугалась. Ты правильно догадался. А почему ты тогда возле дома был? – вспомнила она.

– Под окном стоял. На тебя смотрел, – ответил он.

– Люб, ты с кем разговариваешь? – В прихожую вышла Кира. – Ой, Сань, привет! Ты чего на пороге стоишь?

Она нисколько не удивилась его появлению. И конечно, ей даже в голову не пришло, что Люба влюбилась именно в него, очень уж сложным должен был бы быть ход ее мысли для такой догадки.

В ответ на Кирины слова Саня перешагнул порог и обнял Любу. Она замерла, уткнувшись носом в молнию его куртки. Он расстегнул молнию, и Люба уткнулась носом ему в свитер. Он сделал еще какое-то движение – она догадалась, что он хочет совсем раздеться, чтобы она уткнулась носом ему в голую грудь. Она засмеялась от своей догадки, и он засмеялся тоже – значит, догадалась она правильно.

– Вы чего? – удивленно сказала Кира. И тут же ахнула: – Так вы… Ой!

Когда она бочком обходила Саню и Любу, обнимающихся у порога, вид у нее был совсем оторопелый; Люба заметила это краем глаза. И больше уже она не замечала ничего постороннего.

Закрылась входная дверь, повернулся в замке ключ. Видно, Кира не рассчитывала на то, что они сами догадаются запереться. И правильно, что не рассчитывала, – они забыли обо всем.

– Я не знала, где тебя искать, – заглядывая снизу Сане в лицо, сказала Люба. – Думала, Сашка знает.

– Сашка знает, – подтвердил он. – Я сюда каждый день прихожу.

– Ты ее любишь? – спросила Люба.

Вопрос был глупый, вдобавок прозвучал жалобно. Саня от этого улыбнулся.

– Я тебя люблю, – сказал он. – Откуда ты здесь взялась?

– К тебе приехала.

Они разговаривали как дети в песочнице, ей-богу. Самим было смешно. Они и засмеялись – то ли над этим своим детским разговором, то ли просто от счастья. Люба, во всяком случае, смеялась просто от счастья – точно.

Саня расстегнул пуговку у нее на блузке.

– Можно, я тебя ни о чем сейчас спрашивать не буду? – чуть слышно сказал он.

Люба расстегнула вторую пуговку сама – ей показалось, что этого ответа достаточно.

Она не знала, хочет ли его. То, что она чувствовала к нему, было настолько больше, чем телесное желание, что ей трудно было разобраться, телесное-то есть вообще или нет.

Но Саня хотел ее сильно – когда пуговки все расстегнулись, и он сбросил куртку на пол, и рывком снял свитер, и прижал Любу наконец к себе, к голой своей груди, сомневаться в этом было невозможно.

Они не знали, не придут ли сюда с минуты на минуту хозяева, и вполне мог кто-нибудь прийти, и, конечно, лучше было им подняться двумя этажами выше, в Любину квартиру. Но оба они не могли делать как лучше, потому что, уже стоя обнявшись, все равно рвались друг к другу так, что им жаль было потерять хотя бы минуту.

Да уже и не друг к другу они рвались, а просто друг в друга. Люба прислонилась спиной к вешалке, Саня обнимал ее, искал ее тело своим, и нашел, и оба они почувствовали, что соединение между ними стало абсолютным и что все равно никуда им не деться от неутоленности, потому что то, что они чувствуют друг к другу, – неутоляемо.

– … не имел права тебе это предлагать, и ты все правильно мне ответила.

Люба слушала не слова его, а голос – глубокий баритон.

«Все-таки я в музыке немножко, а понимаю», – думала она при этом.

Она не вслушивалась в то, что говорил Саня, потому что говорил он, по ее понятию, глупости.

– Ты не хотел, чтобы я уехала с тобой? – все-таки уточнила она, приоткрыв глаза.

– Хотел. Но не должен был, потому что…

– Саня, хватит!

Она быстро перевернулась и уселась ему на живот. Они лежали на ковре в кабинете рядом с пианино. Сюда они все-таки из прихожей перебрались. Не сразу, правда.

– Хватит! – повторила Люба. – Я без тебя не могу. Не хочу. Нет, не могу, – секунду подумав, уточнила она. – Если я без тебя, это ложь. А то, о чем ты думаешь и мне пытаешься сказать, это просто глупость какая-то.

– Это не глупость. – Он устроил Любу у себя на животе поудобнее. Ей, правда, всяко удобно было у него на животе. – Я жил легкомысленно и безответственно.