Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви - Николай Чадович

В качестве примера Рабинович предложил Косте три книги, содержавшие разные переводы одного и того же романа.

В первом начальная фраза звучала так: «Зазвонил телефон». Во втором: «Раздался телефонный звонок». В третьем: «Телефонная трель нарушила тишину».

– А что? – пожал плечами Костя. – Мне нравится. Это посильнее, чем «Все смешалось в доме Облонских».

– Телефон там звонит через каждые две страницы. На каждой странице открываются и закрываются двери. Герой постоянно закуривает сигару, не забывая аккуратно срезать ее кончик специальным ножиком. Героиня постоянно пудрится. Ну и так далее… От таких литературных изысков изжога может появиться. Попросту говоря, ты должен не перевести Руби Роида, а переписать его творение по-новому. Внести в его суконный текст некую теплоту, самоиронию, даже фривольность. Понимаешь?

– Более или менее… Но знание английского все равно не помешало бы.

– Английский пусть знают другие. Тебе нужно знать русский. Из трех банальных фраз про зазвонивший телефон ты должен сделать четвертую, свою собственную.

– Не банальную? – уточнил Костя.

– Естественно.

– Хм… – Он задумался. – «Некстати раздавшийся телефонный звонок…». Кто там главный герой?

– Адвокат Ливер.

– «Некстати раздавшийся телефонный звонок заставил адвоката Ливера вытащить руку из-под юбки секретарши». Надеюсь, секретарша у него есть?

– В Штатах у каждого адвоката есть секретарша. Более того, секретарша – непременный атрибут любого детективного романа.

– Приму к сведению. А как ты оцениваешь мою фразу?

– Так себе. Хотя фривольность, безусловно, присутствует. Теплота – угадывается. Недостает самоиронии, но это, я думаю, дело наживное. Берись за работу, – он сложил все три книги стопкой и протянул их Косте.

– А сроки? – немедленно поинтересовался Костя.

– Как только ты получишь первый гонорар, ты перестанешь задавать подобные вопросы.

После этого Рабинович закурил сигару, не забыв аккуратно срезать ее кончик специальным ножичком. Костя попрощался и вышел, сначала открыв, а потом закрыв за собой дверь. Секретарша, старательно пудрившая свой носик, не обратила на это никакого внимания.

Заполучив новую работу, Костя решил не ударить в грязь лицом. Роман надо было переделывать самым коренным образом, и первым делом он сменил название. Было – «Дама не очень строгих правил». Стало – «Потаскуха».

Вот так выглядело теперь его начало, старательно сдобренное фривольностью, теплотой и самоиронией:

«Телефонный звонок застал адвоката Ливера в самый неподходящий момент.

– К дьяволу! – прорычал он, продолжая с энтузиазмом заниматься прежним делом.

– Ох! – простонала его нынешняя партнерша по этим забавам, кстати говоря, весьма аппетитная блондинка. – Как жаль, что это не может продолжаться вечно! Дорогой, ты не мог бы немного потерпеть?

– Я вообще ничего не могу! Я занимаюсь подобным безобразием впервые в жизни!

– Тогда откуда у тебя такая удивительная техника? – томно проворковала блондинка.

Проклятый телефон затрезвонил снова.

– Ответь, дорогой, – попросила она. – Звонки не дают мне сосредоточиться.

– Не обращай внимания, – ответил адвокат Ливер. – Надеюсь, тому, кто звонит, это надоест раньше, чем нам.

– Тогда я отвечу сама!

Блондинка ловко выбралась из-под адвоката, встала одним коленом ему на живот, а другим – на горло и сняла трубку. Внимательно выслушав того, кто находился на другом конце провода, она скатилась на свободную сторону кровати и сказала:

– Это тебя, дорогой.

– Меня нет! – прохрипел адвокат. – Здесь только мое бренное тело! Душа уже воспарила к облакам!»

И так далее и в том же духе на протяжении трехсот страниц.

Роман, хоть и с незначительными оговорками, Рабинович принял, а гонорар заплатил безо всякой бухгалтерской волокиты, прямо из собственного кармана. Даже расписаться нигде не заставил. Очевидно, настало время какой-то совсем другой экономики, пока еще недоступной пониманию Кости.

Следующий заказ он выполнил в два раза быстрее. Изначально роман назывался «Любящая женщина». Костя переделал его в «Коварную красотку».

Впрочем, довольно скоро выяснилось, что Рабинович, как всегда, лукавил. Перелопачивание бездарных текстов Руби Роида было, конечно, делом выгодным, однако не настолько, чтобы решить все финансовые проблемы Кости, тем более что его сынок, кое-как закончив школу и попутно сломав не только свои часы, но и отцовскую пишущую машинку, задумал вдруг жениться.

Никакие уговоры на него не действовали. Всуе остались даже доводы Кильки о том, что лучше бы сначала отслужить срочную, а потом уже строгать детей. Свою будущую сноху Костя видел только однажды, когда та, на пару с суженым, вываливалась из широко распахнутых дверей ресторана. Кто из них двоих был более трезвым, Костя определить так и не сумел.

Поскольку карманных денег, которые получал сынок, могло хватить максимум на кружку пива, у папаши зародились смутные подозрения, полностью подтвердившиеся в ходе тайной инвентаризации, проведенной в доме. Наряду с некоторыми ценными вещами пропала и основная заначка Жмуркина, хранившаяся в тайнике, оборудованном под обложкой первого тома собрания сочинений предпоследнего генсека. (В свое время весь комплект достался Косте даром после очередной чистки библиотеки управления.)

Да, сынок взрослел, и с этим приходилось считаться!

Все доходы от Руби Роида ухнули на свадьбу, а деньги, подаренные молодоженам гостями и предназначенные на обзаведение, сгорели на костре новой беды – внезапно вспыхнувшей инфляции. (Раньше о подобном чуде Костя знал только из романа Ремарка «Черный обелиск». Помнится, он до слез смеялся над злоключениями героев, постоянно попадавших впросак из-за стремительно менявшегося курса марки.)

Оставалась еще надежда на ТОРФ, но на сей раз надо было сделать что-то более масштабное, чем пятистраничные рассказики о приключениях отчаянных допризывников, благодаря усилиям Костиного воображения добравшихся уже до соседней галактики.

Кстати говоря, нынешняя расстановка сил в ТОРФе свободе творчества весьма благоприятствовала. Самозванцев большую литературу забросил и занялся сочинением басен, эпиграмм и пасквилей, обличающих застрельщиков перестройки. Топтыгин и Чирьяков канули в неизвестность. В их отсутствие семинары сразу утратили былую остроту и прелесть. Савлов, правда, продолжал втихаря кропать какие-то опусы, сильно уступающие даже пресловутым «Утопленникам», но на фоне океана зарубежных и отечественных новинок, внезапно затопивших книжный рынок, они выглядели если не пеной, то уж мусором – точно.

Вершков порвал с ТОРФом и смело пустился в одиночное плавание по бурным водам российской словесности. Теперь он уже не ограничивался фантастикой, а выдавал на-гора все, что угодно, – детективы, мистику, ужасы, женское чтиво и даже псевдоисторические сочинения в духе известного гашековского персонажа, отрицавшего существование антиподов.