Бульдог Драммонд (следствие ведет Хью Драммонд) - Герман Сирил Макнейл

Я все продумал.

Все, кроме этой проклятой машины.

Как курорт зимних видов спорта, Дальценбург известен только избранным. Не той богатой элите, которая переодевается к обеду и отдыхает в Санкт-Морице, не надменным избранным, катающимся на коньках и делающим пируэты вокруг некрасивых оранжевых скал в Моргинше, и даже не помешанным на лыжах сливкам общества в Мюррене, а просто дальценбургским избранным. Год за годом одни и те же люди возвращаются в одни и те же комнаты в одних и тех же гостиницах, так что Рождество похоже на возобновление веселой домашней вечеринки, все участники которой близко друг друга знают.

Катание на лыжах, естественно, является главной темой разговора, хотя бобслей тоже может быть упомянут, как и катание на коньках. Что же касается керлинга… Ну, керлинг здесь в большей или меньшей степени табу. Несколько шотландцев с дикими глазами имеют привычку бормотать по ночам в углу бара мрачные вещи, касающиеся рукояток и судорог, но, как сказал Джим Уэзерби, когда люди проводят весь день, пуская кирпич по льду и преследуя его с ругательствами и проклятиями, их надо ублажить ночью.

У клиентуры, которая остается неизменной, есть преимущества, и их даже много, но есть и недостатки. В частности, есть неудобства для незнакомца, приезжающего на курорт в первый раз. Даже в самых лучших обстоятельствах люди склонны разбиваться на группы, и вновь прибывший оказывается вне этих групп, во всяком случае поначалу. Это особенно актуально, если отель небольшой. Скажу, однако, что в гостинице «Виктория» подобного меньше, чем во многих местах. Все, о чем просят старые обитатели, – это о том, чтобы новичок доказал, что он или она хороший человек, а затем, после короткого испытательного срока, «корпорация» старожилов открывает свои двери, и незнакомец поглощается ею. И дальше все идет хорошо, если только какой-нибудь кусочек новичка не окажется неудобоваримым…

Был вторник перед Рождеством, когда я приехал туда в сопровождении Джеффри Синклера. Он, по правде говоря, был чужим в нашей компании, но как только я поручился за него как за обладающего всеми необходимыми качествами члена нашего собрания, его сразу же приняли в свои ряды. И мы с ним оказались посреди возмущенного митинга, по горло в недовольных речах.

– Питер, прибыло кое-что мерзкое! – объявил Джим Уэзерби.

– Черный скользкий слизняк, – заметил Джонни Лэдлоу.

– Житель Соломоновых островов, – добавила Дейзи Фарбрейс.

– Который ест своих детенышей, – сказал Том Кир– тон с похвальной оригинальностью. – Шшш! Он идет.

Я поднял глаза, когда предмет этих хвалебных речей прошел через бар. Он, разумеется, не был приятным типом, но я видал гораздо хуже. Было очевидно, что перед нами даго, как и то, что его улыбка, когда он увидел нас, стала какой-то елейной. Но он не собирался вмешиваться в наши разговоры или присоединяться к нашей вечеринке, и, откровенно говоря, я подумал, что замечания моих друзей преувеличены, о чем и сказал им.

– Погоди, – мрачно сказала Дейзи. – Это тот тип людей, которые грохнут собственную мать!

– В таком случае, – рассмеялся Джеффри Синклер, – пошлите за мной. Я обещаю довести преступление до его сведения.

– Мой бедный друг, – объяснил я толпе, – пребывает в заблуждении, что он детектив. Он повсюду расхаживает с увеличительными стеклами и с собаками– ищейками.

– Как же это волнующе! – воскликнула Фарбрейс. – Раскопайте что-нибудь о нем, мистер Синклер. Можете начать с его имени – Педро Гонсалвес де Сильво.

Дни проходили за днями, и нам, разумеется, несколько сложно было понять, что привело Педро Гонсалвеса в такое место, как Дальценбург. Единственным способом развлечься для него было, насколько мы могли видеть, дважды в день сесть в сани и спуститься в деревенскую кондитерскую, где он съедал огромное количество тошнотворных пирожных. Он терпеть не мог холод и откровенно признавал этот факт.

– Тогда почему бы вам плавно не переместиться в тепло, мистер де Сильво? – с надеждой спрашивал его Джим Уэзерби.

Но Педро Гонсалвес только улыбнулся на это своей улыбкой и остался. И вскоре причина его пребывания в гостинице стала очевидной – это была Берил Карпентер.

Эта девушка была некоронованной королевой отеля. Во время бега на лыжах она была на много миль впереди любой другой лыжницы, – да что там, на самом деле даже мужчин, которые могли победить ее в открытых гонках, было всего двое. Одним из них был молодой Лэдлоу, другим – Милтон Блейк, о котором я сейчас расскажу больше.

Она была обворожительно хорошенькой, танцевала как ангел и была совершенно безупречной. Более того – и я думаю, что именно в этом заключалась основная часть ее шарма, – у нее была восхитительно целеустремленная манера слушать того, кто с ней разговаривал. Это не было позой: она действительно слушала, и слушала осмысленно. И даже если ей было скучно, она никогда этого не показывала.

И еще одной особенностью обладала эта девушка – она никогда не говорила о людях ничего плохого. В каждом отеле вокруг чьих-либо гостей обычно летают, мягко говоря, краткие комментарии, но Берил Карпентер всегда старалась найти в обвиняемом что-нибудь хорошее. Если же она не могла этого сделать, то вообще ничего не говорила.

По всеобщему признанию, в случае с Педро Гонсалвесом найти в нем хорошее было трудно. И если бы не то, что все объединились, проклиная его, я думаю, даже Берил подвела бы черту под желанием его защищать, потанцевав с ним. Но пока события развивались как старая история об униженной собаке, и Карпентер каждый раз становилась ее жертвой, защищая его.

– Бедный маленький зануда, – сказала она, оказавшись перед нашим «трибуналом», – он не может не быть тем, кто он есть. И вы, люди, устраиваете ему такую отвратительную обстановку.

Был канун Нового года, когда приехал Милтон Блейк. Лично мне никогда не было особого дела до этого парня, хотя он пользовался довольно большой популярностью и у мужчин, и у женщин. Это был мужчина лет сорока с чисто выбритым, почти орлиным лицом. У него был запас забавных историй, которые он потрясающе хорошо рассказывал, и вся его внешность говорила о том, что это очень славный малый. И все же…

Я спросил Джеффри Синклера – лучшего судьи, разбирающегося в человеческой природе, не существовало, – что он думает о Блейке.

– То же, что и ты, Питер, – заметил он. – Забавный клубный знакомый, но я не знаю, могу ли полностью доверять этому джентльмену. Кстати, есть ли что-нибудь между ним и этой милой барышней Карпентер?

– Совсем ничего, насколько мне известно, – сказал я. – Думаю, у себя дома она более или менее серьезно помолвлена с каким-нибудь мальчиком, у которого нет ни копейки. А почему ты спрашиваешь?

– Пустое любопытство, – ответил Джеффри. – Я видел их вместе в баре перед ужином, и меня очень удивило, что он кажется немного напряженным. У него есть деньги?