Поколение А - Дуглас Коупленд

Добрый Ардж поднес мне ко рту стакан с соломинкой. Я отпил вина и продолжил рассказ про Тревора.

Игрок

(продолжение) Серж Дюкло

Весь свой грант на обучение в аспирантуре Тревор спустил на онлайновый покер, и теперь жил в режиме строгой экономии. Питался только хлебом и сыром, а однажды купил кролика. Потому что тот стоил недорого, да и вообще это было так круто: приготовить на ужин крольчатину. Когда Сьюзан зашла на кухню и увидела освежеванную тушку кролика, истекавшую кровью на разделочном столе, она закричала и убежала в ванную. Закрылась там и разрыдалась. Тревор полвечера просидел под запертой дверью, уговаривая Сьюзан выйти.

Наконец Сьюзан открыла дверь и заявила, что жарить кроликов – это все равно что жарить младенцев. Куски кроличьей тушки, разложенные на столе, напомнили ей об абортах, которых у нее было несколько, и она этим отнюдь не гордилась. В общем, Сьюзан собрала те немногие вещи, что держала в квартире у Тревора, и ушла. Кажется, навсегда.

Вот так Тревор остался один-одинешенек, весь в тоске и печали, по уши в игорных долгах (все же онлайновый покер – это зло), донимаемый бесконечными мыслями о все тех же азартных играх, обремененный унылой работой и придурком-начальником, ненавидящим науку. Жизнь распалась на мелкие кусочки, и Тревор уже отчаялся собрать их в единую целостную картину. Он уже начал всерьез опасаться, что так и будет всегда, как вдруг зазвонил телефон. Это была Соланж из отдела международных продаж. Она сказала, что вице-президенту по маркетингу и продажам очень понравилась мысль сплавить крупную партию просроченных антидепрессантов в Объединенные Арабские Эмираты, и он хочет лично вознаградить Тревора за такое удачное рацпредложение. Завтра Тревор получит ключи от корпоративных гостевых апартаментов для VlP-персон на озере Маджоре. Плюс к тому на банковский счет Тревора уже перевели очень даже солидную сумму денег. Ole, Ole, Ole, Ole!

В Швейцарию Тревор поехал на поезде. Сначала дорога шла по побережью, а потом удалилась от моря: Монако, Генуя, Милан и Локарно. Тревор не стал набирать много вещей. Он был рад хоть на время сбежать от своей серой унылой жизни, полной тревог, подозрений и страхов, но был слишком сердит и взвинчен, чтобы спокойно подумать, что взять с собой. Плюс к тому он был еще молод и свеж, и даже если всю ночь спал в одежде и просыпался изрядно растрепанным и помятым, то все равно выглядел привлекательно – даже, можно сказать, сексапильно, – и не был похож на бездомного алкаша. В общем, он ехал в поезде, и у него с собой не было даже ноутбука. В первый раз в жизни Тревор отдыхал от всегдашнего обилия информации.

– Погоди, – перебила меня Сэм. – Ты поехал куда-то, так далеко от дома, и не взял с собой ни ноутбука, ни даже карманного ПК?

– Не я, а Тревор.

– Ну, да. Тревор. Интересно, о чем он думал?

– Он заплатил за свою ошибку.

– Ладно, давай дальше…

Игрок

(продолжение) Серж Дюкло

Тревор не взял ничего почитать, а смотреть на роскошные средиземноморские пейзажи ему очень быстро прискучило. Он прошелся по вагонам, заглядывая в пустые купе в поисках книжек или журналов, оставленных предыдущими пассажирами. В одном из купе в вагоне второго класса обнаружились какие-то школьные тетрадки и изрядно потрепанный экземпляр «Поминок по Финнегану» (автор Джеймс Джойс; год издания – 1939). Тревор вернулся в свое купе и раскрыл книгу наугад. Это был вынос мозга, эквивалентный удару кувалдой по голове. Все было написано по-английски, но, судя по ощущениям, это был не английский – а какой-то вообще непонятный язык, составленный из бессмысленных наборов звуков. И все же прочитанный абзац как будто впечатался Тревору в мозг:

Шем сокрашемо из Шемеш как Джек отджато от Джейкоб. Можно отыскать жестковыйных несколько которые все еще делают вид что он – Шем или Сим – вырисовывался из благородных линий (он плод был связи домов Рагонара Синей Бороды и Хоррильды Прекрасноволосой, а незаконнорожденный отпрыск Капитана Достопочтенного и Чтимого Господина Птах-боро де Троп Жлоб происходил из его отдаленной родни) но любое преданное правилам честности лицо в просторах времени сегодняшнего дня знает, что минувшая жизнь Сима не поддается описанию в черных и белых красках. Соединяя правду и полуправду с неправдой можно попробовать установить куда эта помесь стремилась на самом деле. Шемово телесное строенье включало такие предметы как черепное тесло, вздор дурного глаза, полный нос, одну онемевшую руку выше рукава, сорок две волосины венчиком и над губою восемнадцать, сосулек трио с бороды свисающей словно у сомовича, плечо неправое выше правого, оба уха, искусственный язык с природным завитком, ступня такая что ступить некуда, пальцев горсть, слепая кишка, глухое сердце, немая печень, две пятых от двух полузадниц, слизи мерка для личного употребления, корень всяческого зла словно отнерестившаяся горбуша буйный, угря кровь в холодных указательных, пузырь вздутый до таких размеров, что юный Мастер Шемми едва явившись на рассвете предыстории видя себя в подобном виде при играх в колкие слова в детском садике «Грифотрофо» на Фиговой Аллее уже диктировал всем своим малым боратьям и сосистрам главную загадку вселенной… *

* Отрывок из «Поминок по Финнегану» в переводе Анри Волохонского. Весь перевод можно посмотреть здесь: http://www.mitin.com/projects/Jovce/ .

Тревор перечитал этот абзац еще раза четыре. С тем же успехом там могло быть написано:

… Га-a! Дзинь! Бдыж. А -а-а! Плюх! Бах! Брамп! Хлобысь! Аба-куба! Карпет! Ту-ту! Грымо! Ба-бах! Хрясь! Хрю! Угррыгг!

В абзаце не было смысла, и в то же время там был некий смысл. Тревор подумал, что английский язык уникален в том смысле, что как над ним ни изгаляйся, как ни меняй расстановку слов, как ни коверкай сами слова, ты все равно худо-бедно поймешь, о чем речь. Ну, как все понимали мастера Йоду. В других языках такой номер не пройдет. Французский? Dieu!

Поставишь неправильно lе или la -та вся фраза рассыплется в акустическую бессмыслицу. Английский, он более гибкий: можно в течение часа взбивать его в миксере, потом вынуть, встряхнуть – и смысл все равно сохранится.

У Тревора появилась мысль, как еще сильней обессмыслить «Поминки по Финнегану». Он пошел в туалет и поднес книгу к зеркалу, раскрытой на странице все с тем же абзацем, потом перевернул ее вверх ногами, и кусок текста превратился в оптический абсурд, в нечитаемую шифровку, в пенджабские письмена. Переключив метафорический рычажок у себя в подкорке, Тревор представил, что смотрит в книгу, написанную на каком-то еще неизвестном науке, абсолютно новом языке.

Потом он вернулся к себе в купе, купил кофе у проходившего по вагону разносчика, еще раз перечитал тот абзац и подумал, что должен быть способ, чтобы довести текстовой фрагмент до полного абсурда исключительно силой ума – без вспомогательных средств типа зеркал и переориентации печатной страницы. Точно так же, как можно превратить чье-то имя в бессмысленное сочетание звуков, если долго повторять его вслух.

Тревор прищурился, потом широко распахнул глаза, потом снова прищурился, и – вот оно! – где-то ближе к Генуе текст, отпечатанный в книге, превратился в полную белиберду. Слова утратили всякое значение, буквы обернулись бессмысленными закорючками, и впервые за долгие годы на Тревора снизошло ощущение покоя, ощущение… погодите… Ничего себе! За все время, пока Тревор был занят обессмысливанием абзаца, он ни разу не вспомнил о своей игромании. Ни разу! Это невероятно. Тревор воспрянул духом. Может быть, эта странная книга станет лекарством от беспрестанных навязчивых «игорных» мыслей, проедающих ему мозг? Неужели такое возможно?! Тревор принялся лихорадочно листать книгу, выхватывая наугад куски текста и мысленно превращая их в нечитаемые крокозябры. Ему было так хорошо и спокойно, и время прошло незаметно, и он сам не заметил, как поезд прибыл в Милан, где у Тревора была пересадка на Локарно.