Меченый Маршал - Александр Трубников

Дмитрий спешился и склонился над великим магистром. Убедившись, что тот еще дышит, он огляделся по сторонам, в поисках подмоги.

С противоположной стороны к ним подошел отряд пехотинцев — это были хорошо знакомые Дмитрию ломбардцы из Сполетто. Их мечи были окровавлены.

— Слава Всевышнему, мы отогнали врага от пролома, и сделали баррикаду — коверкая французские слова, произнес один из ломбардцев — вот, услышали крики и пришли узнать, что случилось.

— Ранен мессир де Боже, — сказал Меченый Маршал, — нужно срочно доставить его на галеру ордена.

— Он открыл глаза! — прервал его радостный возглас Жерара.

Все присутствующие затихли, ожидая, что скажет Де Боже.

— Господа, я не могу ничего более. Видите, что я смертельно ранен — слабым голосом произнес уложенный на правый бок Великий Магистр, и снова впал в забытье.

— Не уходите, мессир, ведь без вас город будет потерян! — произнес командир ломбардского отряда, по его испачканным сажей щекам катились слезы. Дмитрий узнал его. Это был один из «крестоносцев», арестованных за грабежи, который был едва не казнен по приказу де Боже.

— Крикните, братьям, — жестко сказал Дмитрий, пресекая все сантименты, чтобы со стены сбросили большой осадный щит. Вы, — произнес он, обращаясь к ломбардцам, — поможете отнести магистра внутрь, — а вы, — в сторону оруженосцев — узнаете, что происходит на стенах, и вернетесь в Тампль.

Дмитрий склонился над недвижным телом, и стараясь не причинять мессиру дополнительных страданий, обломал стрелу возле самой раны.

Под прикрытием тамплиеров ломбардцы уложили де Боже на сброшенный со стены длинный прямоугольный щит, подняли его, стараясь поменьше трясти раненого на ходу, и двинулись вслед за Дмитрием к ближайшим воротам, ведущим в город.

После того, как они оказались внутри, Дмитрий отпустил ломбардцев, и, оставив на попечение оруженосцев лошадей, с помощью одних лишь братьев-рыцарей ордена опустился в подземный ход, соединявший командорство со стеной, выходящей в сторону моря, где их всегда ждала лодка. К сожалению, на сей раз их подстерегла неудача. На море было сильное волнение, и до галер, покинувших гавань перед штурмом, чтобы не быть захваченными врагом, добраться было невозможно.

Им ничего не осталось делать, как отнести умирающего обратно в тампль. К этому времени мамелюки, судя по всему, прорвались через стены, и жители города беспорядочно бежали в сторону порта.

По дороге мессир лишь раз открыл глаза, и, услышав шум бегущей толпы, спросил у идущего рядом Дмитрия: «Что это? Куда бегут люди?»

— Они сражаются — ответил Дмитрий, не желая расстраивать мессира.

— Хорошо, оставьте в покое… — де Боже снова впал в забытье. Это были его последние слова.

Дмитрий, передал великого магистра на попечение брата инфирмария[4], покинул Тампль, и отправился в сторону гавани.

Здесь царило такое столпотворение, по сравнению с которым захват греками Константинополя, который он видел тридцать лет назад, показался бы спокойной и неторопливой эвакуацией. Горожане, уверенные в крепости стен и силе гарнизона, не покинули город, и сейчас собирались на набережной.

В гавани к этому времени не оставалось ни одного корабля. Адмиралы тамплиеров, венецианцев и итальянцев, боясь случайных попаданий осадных машин, держали флот на внешнем рейде.

Поняв, что здесь он ничем не сможет быть полезен, Дмитрий оставил коня на попечение увязавшегося за ним с самого тампля Ставроса, который всю дорогу донимал его своими писклявыми причитаниями: «Спасаться нужно, господин, перебьют нас тут, как баранов», и нырнул в одну из боковых улиц, которая соединяла большой рынок с воротами Святого Антония, откуда доносился шум боя.

Ставрос вернулся на набережную, отыскал там спрятанную под навесом шлюпку, и отправил на флагманскую галеру четверых своих ополченцев, с устным приказом «от имени Короля», немедленно вернуть весь флот к причалам и забрать ожидающих там людей.

Не успел Дмитрий пробежать и двух кварталов, как ему навстречу вылетела группа конников, которая плотно окружала самого Генриха Кипрского. На сей раз король, невзирая на свои непреходящие недомогания, променял привычный паланкин на коня, и судя по всему, стремился как можно скорее покинуть город.

Увидев прямо перед собой спокойно стоящего тамплиера в белом рыцарском плаще, и с обнаженным мечом в руке, Генрих поднял руку вверх, и остановил кавалькаду. Король прищурился, вглядываясь в лицо наглецу, но, разглядев за наносником шлема черты Меченого Маршала, которого невозможно было спутать ни с кем, лишь недовольно поморщился.

— Где великий магистр? — тяжело дыша, спросил он Дмитрия.

— Мессир тяжело ранен, он в Тампле, ждет своего часа, Ваше величество — ответил Меченый Маршал.

— Стена разрушена, враг в городе, — овладев собой и подпустив в голос надменности, сказал Генрих, — передайте мессиру, что я забираю своих рыцарей, и возвращаюсь на Кипр. Акру нам не удержать, а королевству нужно сберечь силы для следующей войны.

— Я передам ваши слова мессиру, — склонив голову, и исподлобья глядя на короля, медленно и четко произнес Дмитрий, — правда, не знаю, услышит ли он вас. В любом случае, я не думаю, что орден Храма покинет Акру.

— Как знаете, маршал, как знаете, — отвечал король, размышляя о чем-то своем, — орден мне не подчинен, иначе и вы бы получили приказ возвращаться в Лимассол, — Генрих махнул рукой, дав команду продолжать движение.

«Эта война проиграна!» — было последнее, что услышал Дмитрий, до того, как громыхающие по булыжной мостовой лошади не унесли своих седоков к заходящим в гавань спасительным кораблям.

Дмитрий двинулся дальше, и вышел к разрушенным воротам, где тамплиеры и госпитальеры, кое-где разбавленные тевтонцами, лазаритами и светскими рыцарями, выстроились поперек улицы в три шеренги, и вели бой с врагом.

Как это было во все времена, дисциплина, хорошие доспехи, и воинская выучка делали маленькую армию, которую, как удалось разглядеть Дмитрию, возглавлял маршал госпитальеров Метью де Клермон, неуязвимой даже для многократно превосходящего противника.

Опытные воины, они вели себя словно на учении, или на пешем ристалище. Сменяя друг друга, и методично работая мечами, рыцари в железных доспехах, оттесняли воющих, как шакалы, мамелюков к пролому. За медленно и неуклонно движущейся шеренгой оставался след из убитых и раненых врагов.

Дмитрий немедленно присоединился к сражающимся, почти сразу очутился в первом ряду и, забыв обо всем, превратился в военную машину, которая сокрушала все, что попадалось в поле зрения, и хоть отчасти напоминало силуэт воина-мамелюка.

Опомнился он лишь тогда, когда враги оказались полностью выметенными за пределы города, а солнце почти скрылось за ломаной линией построек у них за спиной. Выяснилось, что Великий Магистр госпитальеров Жан де Вилье был также тяжело ранен, а командование уцелевшими рыцарями принял на себя маршал Храма Пьер де Севри.