Ночной Странник - Ярослав Гжендович

– Неси в себе наш мир, тохимон. Ты не можешь нынче погибнуть в сражении, как нельзя было прадеду твоему погибать в битве в долине Черных Слез. Уйди в изгнание и выживи. А потом возвращайся и верни Тигриный Трон. Вернись, когда подданные твои узнают, что такое власть Подземной Матери и Красных Башен. Собери кирененцев из всех кланов. Собери всех свободных людей среди амитраев. А потом повали Красные Башни в пыль и положи голову Нагель Ифрии на моей могиле. Так сказал твой отец.

– Я не уроню чести своего клана! – крикнул я. – Мы – кирененцы! Мы – Клан Журавля! Ты же помнишь?! «Никто не останется в одиночестве, во власти врагов. Мы не отдадим ни его тела, ни его души. Где сражается один, туда придут и все остальные! Никто не будет оставлен, никто не будет забыт!» Ты помнишь, Ремень? Там сражаются наши братья, а ты хочешь, чтобы я сбежал?!

– То же самое кричал твой прадед. Но он послушался, благодаря этому мы получили Тигриный Трон и возродились из пепла. А сейчас ты уйдешь, тохимон. Помни, чему я тебя учил. Брус тебя поведет. Он знает, куда идти и что делать. Неси в себе все, что прекрасно и что убивают нынче ночью. Помни обо мне, об Айине, об Ириссе, о твоем брате. Помни обо всех. Помни о Маранахаре, который нынче умирает. Помни. Ты теперь – живая память. Если погибнешь или забудешь, мы все тоже погибнем по-настоящему. Ступай, Молодой Тигр. Иди Дорогой Вверх. А потом вернись и отстрой Киренен.

Ремень уложил на стол два узких нарукавных щита. Сунул руку по локоть в первый и поднял его тройным острием вверх, а потом прижал им второй щит и сунул туда вторую руку.

Крики и топот в коридорах раздавались все ближе.

Брус взял меня за плечо. Аккуратно, но решительно:

– Уже пора, господин.

– Нет! – крикнул я. – Еще нет! Все погибли! Позволь мне хотя бы попрощаться с ними. Я не могу потерять еще и Ремня! Я – император! – Я внезапно выпрямился. – Сын Седельщика из Клана Журавля, я не нарушу приказ моего отца, но ты отправишься со мною.

– Не только ты получил последний приказ, тохимон. Мой звучал: проследи, чтобы они убежали.

Раздался грохот выламываемых дверей. Доски полетели на самую средину, между свитками и коврами. Сквозь щель были видны черные лоснящиеся от дождя и крови доспехи, словно там клубились насекомые.

Ремень махнул руками и со скрежетом скрестил клинки, высекая пучок искр. А потом повернулся и внезапно обнял меня – осторожно, чтобы не перерезать мне глотку торчащим из щита острым как бритва трезубцем. И поцеловал в лоб. Сказал:

– Уходи, Ромассу.

«Уходи, моя жизнь».

Брус потянул меня за руку.

Корабли Змеев отплыли. Не знаю, на другую сторону фьорда или вообще убрались. В любом случае, в порту их не видно. Все указывает на то, что, даже если всякий может приехать на осеннюю ярмарку, Людей Змея здесь не любили. Что мне крайне невыгодно, поскольку это единственный след, на который я пока напал. Надо бы прижать какого-нибудь Змея. Проблема в том, что они не выглядят душой компании.

Прохаживаюсь по набережной и захожу в богатые конторы. Кроме прочих, к высоко мною ценимому Грулю Соломенный Пёс. Ищу вещи.

Просматриваю целые кучи мелочовки, при виде которой у любого антиквара запотели бы контактные стекла. Запонки, шпильки, ножи, кубки, огнива, амулеты, бижутерия. Некоторые грубые, другие удивительно искусные. Плетеные петли, наводящие на мысль сложные узлы на ремнях или спутанные корни. Стилизованные звери, человеческие фигуры и знаки страннейших алфавитов. Литые, кованные, гравированные и шлифованные. Просто чудеса.

Но я ищу зажигалку. Итальянскую бижутерию. Губную помаду. Швейцарский ножик. Компас. Простые туристические гаджеты из спортивного магазина. Мегапирные ампулы. Бинокли. Складные столовые приборы из нержавеющей стали. Зубные щетки. Все, что может встретиться. Поскольку оно не содержало никакой электроники, будет здесь действовать и удивлять. Что угодно, хотя бы нож ныряльщика, могло вызвать фурор и быть продано за немалые деньги. Нож ныряльщика – острый как бритва, плавающий, в ножнах из черного и ярко-желтого пластика.

Ничего.

Когда я спрашиваю о плавающем ноже, который не надо затачивать, о металлических, но легких бутылках, в которых горячий напиток остается горячим, а холодный не нагревается, пусть бы бутылка лежала на солнце, или о стеклянном забрале, в котором видно под водой, – я встречаю взгляд, полный сочувствия, и от меня слегка отступают. Никто не делает жестов около лба, но это, наверное, потому, что у них безумие не до конца ассоциируется с мозгом.

Вместо этого мне показывают камень, который, подброшенный вверх, всегда показывает дорогу; барабан, призывающий волков, или топор, который, стоит положить его перед отъездом под кровать, неминуемо низведет смерть на любовника жены.

Я благодарю.

Я разведен, как-то обойдусь без стаи волков и остаюсь глубоко убежденным, что камень, подброшенный вверх, прежде всего, упадет мне на голову.

Напоследок я прохаживаюсь среди лотков. Осматриваю чудаковатые одежды, высматривая джинсы, полярные парки и куртки из термотекса.

Вместо этого есть мечи, опущенные в пустые бочки, словно зонтики, или подвешенные на колышки за ножны; кольчуги, висящие на палках, вставленных в рукава; ряды шлемов, целые заборы копий и луков.

Я покупаю толстый пучок стрел. Целую вязанку, насчитывающую пятьдесят штук. Однако не натыкаюсь ни на один полезный след и в конце концов оказываюсь за столом в компании печеной половинки какой-то птахи и краюхи хлеба.

Отрываю кусочки мяса, запиваю пивом и мечтаю о круассанах с джемом. Или о гренке с salata iz hobotnice. Я высматриваю Людей Змея. Те, на корабле, имели татуировки не только на руках, но и на лицах. Одевались, скорее, в черное и имели черные же, чем-то смазанные – будто смолой – волосы. Они отличались.

Однако те, которые на меня напали, выглядели как типично местные. В коричневом, алом и в оливковой зелени, как все здесь. Портки, длинные блузы, какие-то куртецы. Когда б не татуировки и кулоны, непросто было бы распознать в них Змеев. К тому же они появились до того, как приплыли те корабли.

Были у них бороды, а Змеи бреются. Однако обычно здесь носят короткую щетину. Такую бороду можно отрастить за неделю. Не понять, свежая она или постриженная. Похоже, мои мертвые приятели старались раствориться в толпе.

– Купи мне пива, Спящий-на-Дереве, – слышу я скрипящий, резкий голос.

– Я рад тебя видеть, Воронова Тень. Что, дела идут плохо?

– Нет, но, уж если я тебя повстречал, пусть с того будет хоть какая-то польза.