Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой - Ольга Черненькова

– Николай Степанович…

Анна Андреевна тотчас все поняла.

Утром она поехала в Петроград. На Царскосельском вокзале, с которым было связано так много воспоминаний, увидела на стене газету «Правда» со страшным списком. В Петрограде шла пешком в Мраморный дворец к Владимиру Шилейко. Тот уже все знал.

На девятый день после смерти Гумилева состоялась панихида в Казанском соборе, о чем было объявлено в Доме искусств. В храме собрались близкие люди, друзья, ученики и коллеги. Мать Блока и Любовь Дмитриевна в глубоком трауре тоже присутствовали на панихиде. Попику попало потом, как вспоминала Ахматова, но не очень. Времена были, по ее выражению, еще относительно вегетарианские.

Потом состоялась панихида по убиенному поэту в часовне на Невском. Конечно, уже не такая открытая, как первая: люди боялись оказаться причастными к имени расстрелянного поэта. О панихиде не объявлялось, но часовня была переполнена. Две Анны, вокруг которых образовалось две группы. Возле Ахматовой, стоявшей особняком, группировались люди старшего поколения, возле Анны Николаевны – молодежь. Одоевцева вспоминала: «Ахматова стоит у стены. Одна. Молча. Но мне кажется, что вдова Гумилева не эта хорошенькая, всхлипывающая, закутанная во вдовий креп девочка, а она – Ахматова». Да, по сути, наверное, так оно и было. Арбенина вспоминала потом рассказ Ани Гумилевой-Энгельгард, будто Ахматова пришла к ней и сурово заявила:

– Вам нечего плакать. Он не был способен на настоящую любовь, а тем более – к вам.

Возможно, Анна Андреевна хотела утешить вдову Гумилева, высказать ей сочувствие, а та восприняла ее слова таким образом. Скорее всего, она сама чувствовала, что у Ахматовой больше прав называться вдовой.

После гибели Гумилева по городам России прошел слух, что Ахматова умерла. Видимо, народная молва накрепко связывала их вместе. В Харькове проводят ахматовский вечер и получают известие, что она жива. В Симферополе в Центральном показательном клубе тоже был проведен «Вечер памяти Анны Ахматовой».

Цветаева, встревоженная слухами, пишет стихи и письма к Анне. Она рассказала ей, как Маяковский с видом убитого горем быка бродил по Кафе поэтов. Он дал телеграмму через знакомых с запросом об Ахматовой.

Страна будто хоронила их вместе.

15 сентября Анна пишет:

Боль смягчится, но забвения не будет.

Без него

Всю жизнь потом Анна будет винить себя в гибели Гумилева. Ей казалось, не уйди она тогда к Шилейко, все могло быть иначе. А теперь оставалось только вести с ним молчаливый разговор.

Гумилев стал сниться ей. Три ночи подряд он приходил к ней во сне и просил, чтобы Анна сделала что-нибудь для его памяти. Она обещала страдальцу, что не отдаст забвению его имя.

7 и 8 декабря 1921 года Анна Андреевна напишет два стихотворения от имени Николая Степановича, будто озвучивая его слова из сна. «Слова на музыку, слышанную во сне» запишет она:

Смерть сделала его ближе, будто не было лет, прожитых поодиночке. К ней приходит понимание того, что знал Гумилев об их союзе: это соединение двух душ, созданных друг для друга.

Второе стихотворение диктуется и чувством неизбывной вины.

В этих стихах вновь возникает образ отравленного. Когда-то она писала про терпкую печаль, которой героиня допьяна напоила героя. Теперь она признается: «…изменой первою, вином проклятья / Ты напоила друга своего». Его любовь зажглась «как крест престольный». От его имени написано стихотворение, но это суд героини над собой.

На Рождество Ахматова поехала в Бежецк, где «милого сына цветут васильковые очи». Впервые после гибели Николая она вошла в этот дом. Можно только вообразить, как тяжело было ей встретить родных, сына. Она напишет стихотворение «Бежецк», передающее рождественскую атмосферу старинного города, далекого от катастроф нового времени. Там по-прежнему «алмазные русские ночи и серп поднебесный желтее, чем липовый мед». «И люди, как ангелы, / Божьему Празднику рады». И тем страшнее осознавать утрату.

Если войти в эту страшную дверь, то нельзя будет жить. А ей нужно возвращаться в Петроград, в чужой дом, к чужому мужу…

И в Царском Селе ее преследует память: там дом, который останется на всю жизнь ее единственным семейным домом. Теперь она пишет:

Это стихотворение Ахматова много позже включит в цикл «Северные элегии». А были там изначально еще такие строки: «И ты молил меня: – Не вызывай / Того, кого сама прогнать не сможешь».