Школа выживания - Марина Ефиминюк

Кровь.

Очень много крови.

Даже у паладинов она была красная, как у всех, но сейчас почему-то казалась черной.

— Помоги мне его затащить в дом! — позвал знахарь и прикрикнул со злостью:

— Приходи в себя, Лера! Быстро!

И у меня точно что-то щелкнуло в сознании. Не знаю, откуда взялись силы, куда подевалась паника. Я четко выполняла приказы, стараясь не думать, что из самого важного для меня человека, стремительно утекает жизнь. Мне даже не стало дурно, когда, уложив Кая на стол, знахарь рванул на нем одежду и обнажил живот с двумя ранами.

— Он толкнул меня в снег, и ножи попали в него, — выдохнула я.

— Ненавижу вас обоих, — огрызнулся Рой, растирая руки. — Как же вы меня достали! Почему вам надо было влюбиться? Почему вы не можете жить, как все нормальные люди, каждый в своем мире?! Проклятье, неизбежность у них! Идиоты!

— Ты ведь его спасешь, Рой?

— Сомневаешься? — Он бросил на меня высокомерный взгляд. — Думаешь, сколько раз я его вытаскивал с того света?

К счастью, вопрос был риторическим и ответа на требовал, а уточнить знахарь не стал.

Он приложил раскрытые ладони к его животу. Ослепительная вспышка. Тело Кайдена подпрыгнуло на столе, выгнулось дугой, снова безжизненно опало.

— Так, Голубая кровь, ты же знаешь, что магию лечит только магия? — процедил Рой, а когда получил в ответ уверенный кивок, то скомандовал:

— Хватай его за фамильяр и молись Светлым духам. Или кому вы там, в Тевете, молитесь?

Не колеблясь ни секунды, я задрала окровавленный рукав раненого, обнажила змею, обхватывающую предплечье. Едва ладонь легла на рисунок, как фамильяр дернулся, точно живой, а потом засветился голубоватым светом. Помолиться, правда, не удалось, мир стал стремительно сжиматься. Мертвенно-бледное лицо Кайдена отдалялось, пока не оказалось в конце темного коридора. Сознание помутнело, и в голове замелькали воспоминания из чужой жизни.

Его жизни, наполненной мною.

…Пришелица из Тевета, схваченная в междумирье, молча, кусает губы. Смотрит пристально так, будто пытается прочитать мои мысли. Испуганные глаза, расширенные зрачки почти заполняют радужку. Растрепанные волосы падают на маленькое бледное личико.

— Куда ты меня везешь? — произносит она взрослым, глубоким голосом, совершенно не подходящим для юной девчонки. Без преувеличений, я вздрагиваю. В голове раздается резкий звук, будто кто-то щелкнул пальцами, и внутри у меня что-то ломается.

…Перед глазами плывет старая кухня, и физиономия Роя тоже плывет. Он утверждал, что теветский виски поможет избавиться от мыслей о теветской невинной девочке, но ошибся, никакого блаженного отупения, грудную клетку сдавливает теснее. Может, пойло дерьмовое, или я окончательно свихнулся? Если так, то это особый сорт сумасшествия — безумие с первого взгляда.

Меня мучает невозможность обладания. Желать кого-то, знать вкус губ и запах волос, но никогда не позволить себе приблизиться даже на дюйм. Всегда думал, что подобная ересь случается только с кретинами.

— Кай, мужик, — пьяный в хлам Рой еле-еле шевелит языком, — хочешь совет от лучшего знахаря нашего охрененного мира?

— Нет.

— Так вот совет. Тут у нас в храме рядом с деревней есть старые ворота. Оживи их, вернись в Тевет и уже трахни эту свою крошку. Сразу отпустит. Потому что если ты заставишь меня пить хотя бы еще один день, то, клянусь, я скопычусь!

— Так и сделаю, — соглашаюсь я с лучшим другом и залпом приканчиваю остатки виски в стакане, убеждая себя, что нельзя бежать к ней, надо бежать от нее, во весь опор, теряя по дороге подковы. И это ад.

Я живу в гребаном аду!

…Рой в бешенстве, рвет и мечет.

— Кай, она дитя по сравнению с тобой! Невинный ребенок! Сколько ей? Восемнадцать? — Он тычет пальцем в сторону кровати, где лежит Лера, похожая на тряпичную куклу, белая, как кипенная простыня.

— Девятнадцать, — мрачно поправляю я. Последний раз видел его таким, когда он выслушал с улыбкой приговор, а потом разнес в щепки половину мебели в родительском доме, где ему предстояло просидеть взаперти пять лет.

— Она носитель Истинного дара. Голубая кровь!

— Я заметил.

— Ты заметил? Всего-то?! Ты реально не в себе, мужик! — Он крутит пальцем у виска. — Просто чокнулся!

Чокнулся настолько, что желаю растерзать Йена за то, что он пометил ее темной руной. В Тевете они считают это осквернением магического света, почти изнасилованием. Мысль приводит меня в бешенство. Кулаки сжимаются. Поломать бы подонку Гленну руки!

И свернуть шею.

— Господи боже, клянусь, мне сейчас стыдно за то, что я отправлял тебя в Тевет, чтобы ты ее… — Рой затихает. — Это плохо закончится! Точно плохо закончится!

Я не слышу половины из его причитаний, перед глазами проносятся упоительные картины, где Йен, когда-то бывший моим соседом по комнатушке в интернате для мальчиков, расстилается бессознательной, взбитой до мягкости тушей.

— Кай, ты меня, вообще, слушаешь?

— Да. — Я смотрю на друга в упор, на его скулах горят гневные пятна. — Мне кажется, я схожу с ума. Ты же лучший знахарь Абриса, скажи, что мне делать, чтобы не свихнуться окончательно?

…Она светится, в прямом смысле этого слова. Стоя посреди старого храма, где камни алтаря еще помнят щедрые потоки жертвенной крови, а руны, нанесенные на стены, мерцают от возбуждения и желания выпить удивительное сияние до капли, она светится, смело и дерзко. В своей жизни я не видел ничего прекраснее. Юная девочка из Тевета притягивает меня силой гораздо большей массы ее собственного тела. Я бегу от нее, но неизбежно оказываюсь рядом. Моя неизбежность.

Она разобрала на части часы, единственную ниточку, которую я позволил себе протянуть между нею и собой. Крутятся в воздухе часовые детали: шестеренки, винтики. И в центре разлетевшегося механизма нервно пульсирует крошечная капля света, озаряющая храм ярче солнца.

Лицо Леры сосредоточено. Она хмурится, как будто замечает в крошечном чистом сердечке какой-то изъян. До конца не верю, что она разрушит прекрасное создание, уничтожит филигранную магию, столь же красивую, как Истинный свет, как она сама, но ее рука безжалостна и тверда. Невинное сердечко сжато в кулак. Сквозь пальцы разлетаются острые длинные лучи, храм погружается в полумрак, едва рассеянный ее собственным свечением.

…Перед глазами пляшут облезлые стены. Это место называют «покойницкой», и меня просят подождать пять минут, чтобы приготовить тело. Хочется возмутиться, что нельзя называть кого-либо, пусть ушедшего на тот свет, «телом», это подлинное неуважение, но я молчу. В зародыше уничтожаю желание опуститься на лавку, как древний старик. Прислоняюсь к стене, запрокидываю голову к сероватому в разводах потолку и, чувствуя себя этим самым стариком, просто жду. Пять минут превращаются в бесконечность. Так страшно мне было только один раз, когда в шестнадцать лет отец объявил, что теперь я наследник клана Вудсов. Вместо моего погибшего старшего брата.