Мартин Заландер - Готфрид Келлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако вредил ему даже не столько авантюризм, сколько полное отсутствие истинно религиозного чувства либо понимания и сознания того, какой смысл он вкладывает в слово «религия». Потому-то каждый замечал, что Вольвенд, изрекши свое слово о вечных идеалах, уже опорожнял до дна свой школьный ранец и что ранец этот куда меньше ранца только что конфирмованного ребенка. И давняя Вольвендова школярская метода сперва выспрашивать других о том, что ему выгодно сказать, теперь совершенно не действовала, ведь он постарел и только выставлял себя на посмешище.
Тем не менее он упорно продолжал витийствовать, делая вид, будто ничего не замечает, без смущения использовал любую оказию, дабы облачиться в плащ пророка, — верный знак, что Заландер был прав и Вольвенду просто требовался некий особенный конек, этакая шапка-невидимка, под прикрытием которой можно развлечься, как некогда обстояло с геральдикой и ловлей раков.
Теперь, когда теплое время года миновало и выпал первый снег, Вольвенд бывал дома чаще. Однажды утром он сидел вдвоем со своей женою Александрой и вел с нею примечательный диалог, который направил в приватное русло. Речь шла об отношениях с Мартином Заландером, каковые словно бы погрузились в сон, и Вольвенд намеревался их вновь расшевелить. Впрочем, покамест он не наведывался в дом давнего друга, поскольку приглашения не получал, прийти же незваным не осмеливался, оттого что пуще огня боялся тамошнюю хозяйку. А Заландер в минувшие месяцы тем паче не собрался с духом и не имел большой охоты рискнуть и пригласить Вольвендово семейство к себе в дом.
Вольвенд сидел за изящным, но хрупким дамским письменным столиком, который завел для себя, ведь писать ему приходилось лишь изредка. В средней части бюро, за зеркальной дверкой, лежал в специальном футляре рукописный проект его конституции. Полуобернувшись к сидящей на диване жене, он в ответ на какую-то ее реплику сказал:
— Неужели ты так никогда и не поймешь? Мирру я предназначил не для старика Заландера! Она ему нравится, возможно, он даже влюблен в нее, и этим я намерен привлечь его к нам; но у него есть сын, который возвращается домой и станет наследником значительного коммерческого предприятия. Он-то и женится на Мирре, если мои планы не пойдут насмарку; и тогда я надеюсь не только заручиться полезными связями, но и поквитаться с мадам, которая нас презирает, за ее наказуемое высокомерие. — Себе под нос он добавил: — Лицемерный умник Мартин, муж ее, получил покамест свое от знаменитых зятьков за ту свадьбу, толстосум окаянный!
Жена меж тем опять что-то сказала, и он вскричал:
— Что ты там говоришь?
— Я говорю, нельзя этак обращаться с моею сестрой! Из-за шутки со старым господином о ней уже пошли разговоры, а коли приедет сын, то у него, может, есть знакомая барышня, или Мирра ему не придется по нраву. Сам посуди, так вполне может быть!
Вольвенд непроизвольно качнул столик, на который опирался ладонями.
Но Александра еще громче продолжала:
— Она не больно умна, и на свете у нее, как видно, никого больше нет, кроме меня, чтоб позаботился, как бы она не…
Тут ее речь прервал грохот. Луи Вольвенд сердито вскочил, опершись на столик, и тонкие точеные ножки его не выдержали нажима, разъехались в разные стороны. Хрупкая мебель в жалких обломках лежала на полу вкупе со всем, что на ней стояло; из маленького фарфорового сосуда тоненьким ручейком вытекали чернила.
В эту минуту в комнату вошла Мирра и с испугом и сожалением остановилась возле обломков. Вольвенд разом опомнился, а г-жа Александра выбралась из угла, где схоронилась на всякий случай. На этом разговор покамест закончился.
То, о чем шла речь, перепорхнуло по воздуху в другое место. Заландеровы заботы утихли, яростная буря всеобщих напастей улеглась, скверные газетные сообщения мало-помалу иссякли, а его особая доля, история двух нотариусов, упокоилась в искупительной тюремной тишине, короткий бракоразводный процесс дочерей тоже отошел в прошлое, и староновая жизнь обеих в родительском доме благополучно вошла в колею.
Вместе с частью своего скарба они разместились на верхнем этаже и, привыкнув в бездетных браках к домашним делам, помогали матери. В остальном жили они уединенно и были в целом довольны, что не мешало матери в глубине души, как заметил отец, возлагать надежды на сына, Арнольда, благодаря которому в семейном кругу может появиться тот или иной дельный мужчина; ведь дочери, собственно говоря, только сейчас стали выглядеть очень недурно, словно у них прибавилось внутреннего содержания. Арнольд пока поживет в том доме, где располагалась контора Заландера. В конце концов он таки купил эту недвижимость, после смерти владельцев. Большой сад предполагалось расчистить и привести в порядок, а дом перестроить для всего семейства.
Когда настал умиротворенный штиль и грядущее словно бы просветлело и вновь сулило счастье, на сердце у Мартина Заландера тоже изрядно полегчало, осталось лишь смутное томление — помолодевшая потребность в любви или как уж там ее назвать. Чтобы с новыми силами заняться многообразной деятельностью на благо народа и государства, ему, как он непоколебимо верил, необходимо сердечное обновление посредством прекрасной, целомудренной любви, каковая в непогоду нахохлилась, ровно песенный совенок, а теперь снова расправила крылья и засверкала глазами средь темных ночей. Присутствие дочерей, правда, до поры до времени удерживало его от сомнительных шагов, и он лишь без устали строил неопределенные планы и надежды на новое свидание.
И однажды зимой под вечер, незадолго до Рождества, намереваясь прогуляться за город, он повстречал барышню Мирру Главиц, которая как будто бы искала на окраине потерянную дорогу и закутанная в бархат, меха и вуаль, осторожно и робко переставляла в снегу изящные ножки, словно красивая заплутавшая птичка из теплых краев.
Только когда она подошла совсем близко, он узнал фигурку, за которой с удовольствием наблюдал, и увидел, как она залилась ярким румянцем и с мольбою устремила на него большие свои глаза, будто просила о сочувствии, а он с радостным испугом приветствовал ее. Узнавши, куда ей надобно, он немного проводил ее, указал правильную дорогу, которая выведет куда надо, и попытался завести с нею разговор, однако желанного диалога опять не получилось. Ведь в скором времени он оказался не менее смущен, чем сама дама, которая, остановившись у некого дома, вдруг пролепетала очаровательное «спасибо» и, снова залившись краской, вошла внутрь.
Мартин гулял еще несколько часов, пока заснеженные луга и нивы не погрузились в розоватый сумрак, и решил сообщить жене, что намерен пригласить в дом Вольвендовых дам, и открыто признаться, как ему необходимо зрелище невинной Мирриной красоты, посредством коей он надеется излечиться от хворей времени и снова окрепнуть, и что все это никак не чревато сомнениями и опасностями. Словом, придумал длинную речь, чтобы представить свое безрассудство как мудрость; и даже родные дочери казались ему более не препятствием, а, напротив, молодыми посредницами в омолаживающем действе, ведь именно они сделают возможным блаженное общение. Тем не менее сердце его опасливо трепетало, когда он приближался к своему дому, однако ж страх обернулся удивлением, так как все окна снизу доверху были освещены.