Ученье - свет, а богов тьма - Юлия Жукова

– К кому? – без выражения спрашивает духовник.

– К Унгуцу.

Он кивает.

– Хорошо смотрю. Я бы вообще предпочел, чтобы она поменьше имела дело с психами вроде меня.

Эндан и Дорчжи переглядываются, Айша сникает.

– Во-первых, она вот сидит, – напоминаю я. – Прибереги свои заморочки для тех, кто знает, в чем дело, а то бедный ребенок еще решит, что ты не хочешь ее учить. Я понимаю, для тебя это долг и все такое, но она живой человек с чувствами.

– Я просто не хочу научить ее плохому, вот и все, – откликается Алтонгирел, убедительно притворяясь здравомыслящим.

– Ну знаешь! – фыркаю я. – Я вот, между прочим, не далее как этой весной человека убила. Что теперь, я не имею права говорить своим детям, что хорошо, а что плохо?

Алтонгирел смотрит на меня живо, как будто напрочь забыл об истории с джингошем.

– А что, тебя совесть мучает?

– Нет, – подумав, говорю я. – Это был несчастный случай, да и его намерения на мой счет были совсем не безобидными. Но все равно это меня не украшает. И если меня ребенок спросит, можно ли убивать людей, я скажу, что нельзя и что я была не права. Вот и все.

– Значит, все-таки мучает, – настаивает Алтонгирел.

– Ну почему? – возражает Азамат. – Все совершают ошибки, и я, и Эцаган, и Старейшины. Но мы же не рыдаем во сне и не срываемся на других из-за этого. Да, если бы было возможно, я бы многое в своей жизни исправил. Например, Кир бы ни дня не провел в приюте. Мне жаль, что так вышло, я бы многое отдал, чтобы это изменить. Но это не значит, что я не имею права наставлять его как отец сына. С другой стороны, вот твой бывший наставник, он-то уж точно никогда совестью не мучился. И что, ты хочешь сказать, что он хороший человек? Я согласен, признать свою неправоту и жить с этим – трудно, но это лучше, чем всю жизнь заниматься самобичеванием или, наоборот, притворяться, что ты безгрешен. Уж ты-то, духовник, а теперь и Старейшина, должен понимать такие вещи.

– Я тебя услышал, – тихо говорит Алтонгирел, и эта фраза кажется мне очень странной и нехарактерной в его устах. – Я попробую. Но Айше все равно стоит походить к Унгуцу, в конце концов, я понятия не имею, как учить ребенка писать и считать.

– Никто и не против, – улыбается Азамат. – Ну ладно, время позднее, вам уже домой пора, наверное?

– Капитан, а можно мы тут переночуем? – просит Эцаган. – Все?

– Да пожалуйста… А чего вдруг? Дома что-то не так? – хмурится Азамат.

– Нет, просто… – Эцаган пожимает плечами. – Тут у вас так тепло… И я не только про температуру.

Хос, который был занят обнюхиванием плюшки, оглушительно чихает.

Мы с Алэком в детской читаем сказки из книжки, в которой, когда открываешь страницу, надувные персонажи сами набирают воздух и становятся объемными, и тогда ребенок может их хватать и тискать, а они пищат.

– Динь-дон-ток! – заливается птичка, из которой Алэк вознамерился выжать сок, судя по усилиям.

– Ди-до-до! – радостно вторит ей ребенок.

Я зеваю, едва не откусывая ему голову. Тирбишева матушка идет на поправку, и я изо всех сил желаю ей скорейшего выздоровления, хотя и из корыстных соображений. Привыкла все-таки за шесть месяцев, что у меня и помимо ребенка какая-то жизнь есть, в особенности утренний сон.

У Алэка же энергия хлещет через край: книжка дочитана, надо срочно выплеснуть полученные эмоции. Ребенок просачивается у меня между коленками и как заводной ползет в угол, где хранится сложенный туннель. Ну что ж, я не сплю, так и остальным чтоб неповадно было…

Туннель у нас огромный, разветвленный, с окошками. В разложенном виде занимает всю детскую и половину гостиной. Ребенок, впрочем, не дожидается, пока я расставлю все, а смело ползет внутрь, выскакивает с другого конца и требовательно пищит, чтобы я скорее уже ставила следующие сегменты. Заодно выясняю у него, куда ставить: направо, налево? В результате получается такая паутина, что я бы там внутри давно померла от клаустрофобии, несмотря на окошки, а ребенок ползает кругами и восьмерками, сообщая о своем местонахождении радостным визгом. Моей паранойе, правда, этого недостаточно, поэтому у нас туннель с детектором и выводит мне на планшет карту со светящейся точкой – где искать чадушко, если оно там, скажем, заснет.

Кир с Айшей возвращаются с прогулки с Филином. Зимой на снегу он не пачкается, и я разрешаю пускать его в жилую часть без предварительной санобработки. Туннель, впрочем, Филину не нравится: у него паранойя получше моей, так что он принимается скакать через цветную трубу там и сям, гавкая и пытаясь выкурить Алэка на воздух. Не на того напал, у меня норный ребенок. Он радуется, хохочет и быстро-быстро убегает. Филин пытается пролезть в окошко, но габариты не позволяют, все-таки дворцовых собак хорошо кормят.

– Ну че ты орешь! – возмущается Кир. – Зайди с торца и ползай там сколько влезет! Ну во-от, смотри!

Кир подводит пса ко входу в туннель, Филин со всем пастушьим рвением туда ныряет… скулит, пятится и поджимает хвост.

Кир на всякий случай заглядывает внутрь – там ничего.

– Ты норки испугался? – презрительно спрашивает он.

Филин прижимает уши и выглядит пристыженным.

Айша хихикает и тоже заглядывает в туннель, а потом и залезает внутрь. Ей это несколько легче, чем Филину, по размеру. Пес в ужасе заходится лаем, пытаясь донести до хозяина, что происходит что-то ужасно неправильное. Мы с Киром хохочем.

На лай из дальней комнаты выходит Хос в кошачьем обличье, черный и хмурый как туча. Открывает огромную розовую пасть и зевает. Филину большего и не надо: мгновенно затыкается и – юрк в туннель. Страха как не бывало. Мы с Киром заходимся еще пуще.

Наш гогот, видимо, окончательно убеждает гостей, что спать кончилось. Дверь распахивается с треском, и взъерошенный Алтонгирел в едва накинутом диле являет нам свой гнев.

– Вы совсем тут охренели в такую рань так орать?! – вопрошает он гнусаво.

Похоже, он оправился от вчерашних потрясений. Мы с Киром покатываемся с удвоенным усердием. Хос, которому не нравится, когда у него над головой гнусаво вопрошают, трясет ухом и лениво шипит. Алтоша замечает его, делает в воздухе еле заметный простому глазу пируэт и как-то неожиданно оказывается за спинкой дивана, на котором валяемся мы с Киром. Понятное дело, нам это членораздельности не придает.

– Вы что, тоже яиц объелись? – благодушно спрашивает Азамат, выходя из спальни. Он уже умыт, причесан и одет на работу. А я так надеялась его еще повалять до ухода…

Из окошка напротив меня высовывается собачья морда и озабоченно тявкает. Метрах в трех в соседнем витке Алэк приподнимает крышу и машет папе ручкой. В дальнем конце комнаты Айша выпадает из выхода и сдувает с носа наэлектризованную прядь волос.