Знамя Победы - Борис Макаров

Кирька вошел в кочегарку в самый благоприятный момент. Кочегары и шоферы выпили по первой и собирались выпить по второй. Души их согрелись, оттаяли, распахнулись для приязни и дружбы. До всеобщего же требования пространных, теплых, убедительных и в то же время конкретных ответов на вопросы: «Ты меня уважаешь?», «Ты что, мной брезгуешь?» застолье еще не дошло.

– О-о-о! Кирюха! Евсеев! Друг! Братан! Проходи! – радостно, восторженно закричали кочегары. – Садись! Знакомься! Пей!..

…Домой из кочегарки Кирька вернулся сравнительно рано, засветло. Солнце еще лежало на вершинах сопок. Однако все вокруг казалось затянутым серой пеленой.

Войдя в дом, Кирька взглянул на себя в зеркало, висящее в прихожей. На месте правого глаза багровел, похожий на спелый помидор, синяк. Когда? Как? От кого и за что он получил этот синяк? Кирька не помнил.

С Юлькой встречаться не хотелось. Она чем-то громыхала на кухне и, видимо, тоже не жаждала встречи с мужем.

Тихо, как ему казалось самому, Кирька прошел в комнату, рухнул на диван и провалился в темную бездну хмельного сна…

Проснулся Кирька от нестерпимой жажды. Показалось – внутри пышет жаром кочегарная топка. Отвратительно пахло каменным углем и бензином. Кирька с минуту вглядывался в непроглядную темноту неподбитым глазом и пытался понять, где находится – в кочегарке или дома. Свет фар проезжающей мимо машины скользнул поверх занавесок и выхватил из темноты стоящую на полке напротив дивана белую гипсовую кошку-копилку. Кирька облегченно вздохнул, встал и, покачиваясь, придерживаясь за стены, пробрался на кухню, нащупал на полке ковш, зачерпнул из ведра, стоящего на табуретке, воды.

Ш-ш-ш-ш – вдруг зашипел, как будто был раскаленным ковш. Кирька поднес его к губам. Воды в нем не было. Кирька снова зачерпнул воды, и ковш снова зашипел. Шипением он ответил и на третью попытку погасить огонь, полыхающий в груди.

«Вот и глюки – допился», – спокойно подумал Кирька. Он нащупал выключатель, включил лампочку и с каким-то суеверным страхом и любопытством взглянул на капризный, умеющий шипеть ковш.

– Фу-ты! – Шипящий ковш оказался дуршлагом, а ковш настоящий по-прежнему висел на стене.

Выпив воды, Кирька потянулся к выключателю, собираясь выключить свет и вернуться на диван.

– Ну что – допился… С одним глазом остался… – В дверях кухни стояла Юлька. – Дошлялся, допился. Кто ищет – тот найдет. Так тебе и надо…

– Хватит тебе, – сам удивляясь своему миролюбию, спокойно сказал Кирька. – Брошу пить, завяжу. Работу найду и завяжу.

– Завяжешь – развяжешь. Не впервой.

– Последний раз, говорю, всё, больше ни грамма. Слово!

– Дай посмотрю, что у тебя с глазом. Надо примочку сделать, – смягчилась, чуточку успокоилась Юлька.

Услышав мягкие нотки в голосе жены, Кирька, зная ее взрывной характер, все же попытался перейти в наступление:

– Мне бы сейчас… полстаканчика… Ты же какую-то траву настаивала… Может, осталось?.. Поправиться бы мне, и всё, больше ни граммульки…

– А это не хошь – на закуску, – подскочила, полыхнула Юлька и сунула Кирьке под нос острый, длинный кукиш.

Этот острый, длинный, с обломанной кромкой ногтя кукиш вдребезги разбил все благие намерения Кирьки – бросить, завязать, начать новую, трезвую жизнь.

* * *

Вот и теперь, в день своего пусть не круглого юбилея, чтобы успокоить свою все еще изредка трепыхающуюся совесть, Кирька вспомнил о недавней ночной сваре, устроенной конечно же не им – Юлькой, о ее воплях: «Дошлялся, допился. Так тебе и надо», о ее злобном подпрыгивании и об этом самом дергающемся, целящемся в здоровый глаз кукише.

Острое, неодолимое желание выпить было оправдано. Кирька распечатал бутылку: «Выпью полстакана – и всё. Бутылку закрою, поставлю на место…» Но эту благую мысль тут же как пробку выбила другая: «Все равно заметит… Семь бед – один ответ…» Долив стакан, Кирька залпом выпил водку, аккуратно закрыл бутылку завинчивающейся пробкой, надел пиджак, спрятал бутылку во внутренний карман и пошел к Женьке Жоголеву – бывшему бригадиру строительной бригады, а ныне из-за того, что нечего стало строить, тоже безработному.

* * *

Женька Жоголев вообще мастер на все руки. Может класть печи. Может выполнять сварочные работы. Знает толк в разных моторах. К нему обращаются за советом, помощью даже опытные, намотавшие на спидометрах своих машин тысячи километров шофера. Сам же он никогда за рулем машины не сидел. Женька – дальтоник. Положи, допустим, на зеленую траву красный мяч – не найдет. Светофор ему не указчик. Отремонтировать светофор он наверняка сможет, но понять, для чего он нужен, для Женьки – высшая математика.

У Женьки полно идей, планов, расчетов, как «вписаться в рыночную экономику». Своими планами и расчетами он щедро делится с собутыльниками, в том числе и с ним – Кирькой. Однако собутыльник Женька плохой, даже опасный.

Выпив водки, притом по местным меркам немного – стакан, полтора, два, он из улыбчивого, добродушного парня превращался в надменного, высокомерного начальника-работодателя, переходящего в разговоре с собутыльником на строго официальный тон:

– Итак, Евсеев, я предлагаю тебе принять участие в осуществлении следующего бизнес-плана… – Каждое слово Жоголева звучало по-газетному весомо, сухо, многозначительно… – Мы – я и ты – берем в банке ссуду, арендуем озеро Сосновское или даже целую протоку Баранскую. Летим в Астрахань. Закупаем мальков осетров. Выпускаем мальков в озеро или протоку. Даем малькам вырасти. Ловим. Продаем. И… считаем доходы… Как идея? Оцени.

Предлагая, требуя оценить идеи, никаких замечаний, предложений, а тем более оценок ниже пятибалльных Жоголев не терпел.

При малейшем возражении Женька свирепел, лез в драку.

За пьяное высокомерие, взрывчатость, неуправляемость мужики Женьку не любили, без особой нужды с ним не связывались и уж тем более не стремились воплощать в жизнь его бизнес-планы.

Однако ежедневно к дому Жоголева тащились рабы зеленого змия и раболепно, как и положено рабам, отдавали себя в распоряжение Женьки. Пытаясь задобрить его и расположить к себе, они шли к нему даже тогда, когда могли обойтись без Женьки, имели чем и где «поправить голову», «освежиться» и «привести себя в норму». Шли потому, что знали – да, сегодня ты можешь обойтись без Женьки Жоголева, но завтра все равно притащишься, приползешь к нему и, если он потребует, встанешь перед ним на колени. Именно поэтому в свое юбилейное утро с распочатой бутылкой, которую он прекрасно мог «прикончить» сам, без лишних раздумий поспешил к Женьке и Кирька Евсеев.

Секрет «притяжения» Женьки Жоголева заключался не в нем, а в небольшом по размеру, изящном, хитроумном устройстве, созданном Женькой с той же целью, с какой создаются все самогонные аппараты. Но назвать жоголевское создание обыкновенным самогонным аппаратом не поворачивается язык. В нем нет ничего лишнего, грубого. В центре – большой китайский термос, бока которого украшены золотыми драконами. Змеевик – полая труба-спираль, действительно и своей конфигурацией, и предназначением – жалить, превращать в дураков и убивать приверженцев выдаваемой продукции, – похожий на змею, упрятан в термосе. У двух драконов, тонко, с любовью выписанных талантливыми и трудолюбивыми китайскими художниками, из пастей золотыми жалами торчат начищенные до блеска медные трубочки. Они очень хорошо вписываются в общую картину. Из трубочек-жал почти круглосуточно ритмично падают тяжелые, прозрачные, как утренние росинки или слезы младенцев, капли драконьего яда. Драконьим ядом называет их и сам создатель ядогонного устройства, и потребители – по крайней мере добрая половина мужского населения райцентра и даже соседних сел. Драгоценный яд стекает в трехлитровую, обернутую тоже золотой фольгой стеклянную банку. Золотое устройство выдает за сутки, в зависимости от количества исходной продукции – обыкновенной браги и от потребности до 5–7 литров золотого драконьего яда. Золотым яд называют его потребители. И в этом названии тоже двойной смысл – высокая оценка качества и оценка цены высококачественного напитка.