Знамя Победы - Борис Макаров

Куда тебе, говорю. Топчешься, топчешься, а потом по ночам стонешь.

«Дети, внуки приедут. Чем угощать будем? Да и в город будет что послать… А уж если совсем честно сказать – сдохну я без дела, без работы. Лягу на диван и сдохну. Недаром говорят: «Бежала собака летом за телегой – зимой за санями побежит». Всю жизнь я работал. Вот и бегу…

Иные вон, такие как Колька Пронин да Серега Михайлов, как только на пенсию выйдут, со скуки, да страха перед старостью-немощью в бутылку лезут. Купят бутылку, спрячут ее где-нибудь в поленницу или в кучу навоза и глыкают. Глыкнет с утра раннего граммов сто и ходит-бродит час-другой навеселе. А там – опять – глоток-другой – и снова весело… Так день за днем и проходят в полусне, в тумане… И жизнь-то она наша человеческая маленькая-премаленькая. Надо успеть и на небо, на солнышко посмотреть, всласть поработать, всласть отдохнуть, что тоже без работы не сделаешь…

Вон и ты, матушка дорогая, без дела минуты не посидишь…»

Ты ешь, ешь… Заговорила я тебя… Ну, да как не поговорить. Уж больно редко видимся. Жизнь сейчас такая… Все всем некогда…

А может, так и надо, чтоб некогда было. Все беды, все болезни от скуки, от безделья…

Ешь. Вот тут у меня и чай с молоком в бутылке. Свежий, наваристый. Теплый еще…

…Мама аккуратно складывает в сумку остатки еды, нехитрую посуду:

– Дома помою и миску, и бутылку. Не хочется воду мутить. Ишь речка-то какая светлая, чистая. Вон и рыбешки туда-сюда бегают. Бросишь им что-нибудь для нас съедобное, вкусное – схватят по глупости младенческой, а на пользу им будет? Им, рыбешкам, река – мать, а мать сама знает, чем и когда детей своих кормить…

Я понимаю, чувствую, что маме не хочется уходить, оставлять меня одного… Хочется еще побыть со мной, поговорить вот так, вроде бы ни о чем, но по-матерински поучительно. Ведь я, несмотря на мои седые виски, для нее по-прежнему мальчишка, нуждающийся в ее нравоучениях и советах, в ее материнской защите и помощи…

– Ну ладно, я пойду. Да и ты приходи пораньше. Мы с папой на ужин рыбы нажарили. Семен Протасович, сосед наш, помнишь его, с рыбалки вернулся, сазана нам подарил. «Угостите, – говорит, – сына. Такой свежей рыбки, поди-ка, на базаре не купишь».

С раннего утра до вечера позднего работаешь. Уже больше половины огорода выкопал. Отпускные дни у тебя еще в запасе есть – успеешь с огородом управиться. Лишь бы погода не помешала.

Накопанную картошку, как всегда, ботвой получше прикрой. Не заморозило бы, хотя небушко чистое и солнышко чистым, без всякой хмари на покой уходит…

Завтра папа опять с машиной с кем-нибудь договорится – приедут и картошку заберут. Воров, слава богу, у нас в селе нет – за картошку беспокоиться не надо. Переночует…

Ну я пошла, пошла. Не буду отнимать время. И ты пораньше приходи…

Я поднимаюсь к своему ведру. Но начинать копку не спешу – смотрю, как мама, несколько раз оглянувшись и помахав мне рукой, выходит на тропинку и быстрыми шажками – она не умеет ходить медленно, – уже не оглядываясь, идет вслед за медленно, почти незаметно скатывающимся с зенита солнцем. По желтому лугу скользит четкая тень мамы. Когда мама шла ко мне, тень ее была не видна или же была настолько короткой, что я не обратил на нее внимания.

Обед мой оказался долгим. Мама сделала все для того, чтобы затянуть его и дать мне полноценно отдохнуть.

…Я смотрю на маму. Костерок ее алой косынки становится все меньше и меньше… Минута-другая, и он гаснет.

Мне становится одиноко и грустно.

За работу. Скорее за работу. Вечером я буду сидеть за столом с мамой и папой. А завтра я снова увижу вдалеке алый костерок косынки идущей ко мне мамы. Алый костерок на фоне золотого осеннего луга и по-осеннему голубого неба…

Я поспешно собираю гладкие увесистые клубни и совсем не думаю, не знаю о том, что пройдет, промелькнет полтора десятка лет, и я буду только во сне видеть и папу (мы с братом и сестрой, даже будучи взрослыми, называли папу только так, как в детстве, – папой), и идущую по лугу маму. Ее так легко узнать по теплу костерка ее алой косынки…

15 мая 2019 г.

Тихо. Солнечно.

Я сижу на теплом камне на склоне сопки и смотрю на ковыльную реку. Да, на реку. Другого определения найти не могу, и, пожалуй, не стоит искать. Ковыльная река… Сказано наверняка не мной. Но сказано хорошо – просто, точно, памятно.

Сизые, с серебряным отблеском метелки ковыля в постоянном движении. Однако они не качаются, как это делают стебли, цветы, листья других трав, откликаясь даже на легкие порывы степного ветерка. Они текут, струясь над землей. Текут, струятся даже при полном безветрии.

Смотришь на это течение поблескивающей живой сединой реки и забываешь о времени, в котором живешь, забываешь о реве и грохоте машин, воплях тысячеротых стадионных толп, о том, что где-то в этот час, в этот миг на нашей планете уже привычно-обязательно кровавыми пузырями лопаются взрывы снарядов, мин, гранат, ракет. И мелкими, ничтожными, ненужными видятся тебе собственные заботы, горести, устремления и даже победы.

Вон, в отдалении, среди ковыльной реки странный каменный островок. Три торчащие из земли каменных глыбы явно когда-то подняты, принесены, поставлены людьми. Четвертая, расколовшаяся от дождей, морозов, жары, замыкает квадрат. Конечно же эта каменная могила – могила какого-нибудь гунна, много веков назад добившегося высших почестей современников и в конце концов вместе со своими заслугами, со своей славой бесследно, безымянно исчезнувшего в волнах ковыльной реки, реки вечности.

…Живем, суетимся, спешим, хитрим, лукавим, жадничаем, унижаемся, унижаем, угодничаем, завидуем… Грешим – каемся – снова грешим. Зачем? Почему? Для чего?..

Тихо. Солнечно.

…Я сижу на теплом камне на склоне сопки и смотрю на ковыльную реку. Куда течет она? Да, наверное, туда, в далекое от меня, от всех нас, неведомое, еще задернутое дымкой грядущих столетий будущее, в котором будет непохожая на нашу жизнь, будут непохожие на нас, наверняка лучшие, чем мы, люди. Но, уверен, и тогда, в том неведомом будущем вот на этом самом камне в тихий, солнечный день будет сидеть человек, смотреть на ковыльную реку и думать о том, куда течет она… И будет так же, как я, ощущать и ничтожность свою, и величие свое, мимолетность свою, и бессмертие свое…