Пыль грез. Том 1 - Стивен Эриксон

Вход.

Они дошли до передней лапы каменного дракона; когти были похожи на мраморные колонны, кончики уходили глубоко в твердую землю. Высохшая земля вокруг потрескалась. Раутос, кряхтя, пригнулся, чтобы рассмотреть трещину.

– Глубокая, – пробормотал он. – Город оседает, а значит, действительно выкачал воду внизу.

Таксилиец рассматривал лапу – массивную башню, задирая голову выше и выше. Зашатавшись, он выругался.

– Здоровенная, – выдохнул он. – Одна эта лапа раз в шесть выше эрлитанских шпилей; и если действительно она внутри полая, то в ней одной могло бы поместиться с тысячу обитателей.

– И все же, – сказал, подходя, Раутос, – погляди на архитектуру – на гениальную работу скульптора – видел когда-нибудь такое мастерство в таких масштабах, Таксилиец?

– Нет, это превосходит… превосходит…

Шеб прошел между двумя каменными когтями и исчез в тени.

Не видно было никакого входа, крыльца или пандуса; никаких ворот; никаких окон или бойниц наверху.

– Похоже, он совершенно самодостаточен, – сказал Таксилиец. – Обратили внимание? Вокруг – ни следа ферм или пастбищ.

– То есть не осталось следов после долгого периода заброшенности, – ответил Раутос. – В конце концов, насколько нам известно, городу может быть и сто тысяч лет.

– Я бы удивился – да, поверхность изрыта, потрепана, но если бы он был так стар, как ты полагаешь, осталась бы только бесформенная глыба, изъеденная термитами.

– Уверен?

– Нет, – признал Таксилиец. – Но однажды в скриптории Эрлитана я видел карту времен Первой Империи. На ней был показан ряд труднопроходимых холмов за городом. Они тянулись, как хребет, параллельно берегу. Так вот, холмы до сих пор там, но уже не такие крутые и высокие, как показано на карте.

– Насколько стара карта? – спросил Раутос.

Таксилиец пожал плечами.

– Двадцать тысяч лет? Пятьдесят? Пять? Ученые ни в чем не соглашаются и на этом делают карьеру.

– А карта была на шкуре? Кожа столько не протянет, и даже тысячу лет…

– На шкуре, да, но обработанной секретным способом. В любом случае ее нашли в сосуде, запечатанном воском. Семь Городов расположены в основном в пустыне. Без влаги нет гниения. Шкура только съеживается, высыхая. – Он показал рукой на башню перед ними. – Так или иначе камень пострадал бы больше, если бы настолько пережил окружающие фермы.

Раутос кивнул, соглашаясь с доводами Таксилийца.

– Здесь колдовство, – вдруг сказала Бриз. – Ты хочешь нас всех убить, Таксилиец. Так вот я проклинаю твое имя и твою душу. Я заставлю тебя поплатиться за мое убийство.

Он посмотрел на нее и промолчал.

Раутос сказал:

– Видишь заднюю лапу, Таксилиец? Только она стоит на пьедестале.

Они отправились туда, куда указывал Раутос.

Бриз подошла к Асане.

– Пряди кокон, женщина, будешь в нем прятаться. Пока от тебя не останется лишь гнилая шелуха. И не думай, что вылезешь наружу. Не думай, что сможешь похвастаться яркими красивыми крыльями. Твои надежды, Асана, твои грезы и тайны – все пустота. – Она подняла худую паучью руку. – Я с легкостью могу все это сокрушить…

Ласт шагнул к ней и пихнул так, что она отшатнулась.

– Я устал тебя слушать, – сказал он. – Оставь ее в покое.

Бриз загоготала и пошла прочь, пританцовывая.

– Спасибо, – сказала Асана. – Она такая… вредная.

Но Ласт повернулся к ней и сказал:

– Здесь не место страхам, Асана. Уйми свои, и скорее.

Наппет хихикнул.

– Тупой фермер, пожалуй, и не такой тупой. Хоть это не делает его менее уродливым, да? – Он снова засмеялся.

Раутос и Таксилиец, подходя к задней лапе дракона, увидели, что пьедестал прямоугольной формы, как основание храма. Они подошли к стене, высотой в человеческий рост, со следами фриза, окаймленного замысловатой резьбой. Разобрать что-либо было невозможно. Но ни следа двери.

– Снова тупик, – сказал Раутос.

– Не думаю, – ответил Таксилиец. – Ты не туда смотришь, друг. Изучаешь то, что поднимается перед глазами. Глядишь влево, вправо, вверх. Да, сам город подталкивает к такой ошибке. Дракон как бы зовет. И все же… – Он протянул руку.

Раутос взглянул, куда указывал вытянутый палец Таксилийца, и крякнул от удивления. У основания пьедестала в нанесенном ветрами песке образовалась воронка.

– Путь ведет вниз.

Подошел Шеб.

– Надо копать.

– Похоже на то, – согласился Таксилиец. – Зови всех, Шеб.

– Я не подчиняюсь твоим приказам. Замочи Странник всех вас, высокорожденных ублюдков.

– Я не из благородных, – сказал Таксилиец.

Шеб фыркнул.

– А ведешь себя, как будто из них – и это ничем не лучше. Убирайся, откуда пришел, Таксилиец, а не сможешь сам – так я подсоблю, обещаю.

– Я просто образованный человек, Шеб – почему это тебя пугает?

Шеб положил ладонь на один из ножей.

– Не люблю притворщиков – таких, как ты. Думаешь, длинные слова делают тебя умнее, лучше. Тебе нравится, как Раутос тебя уважает, думаешь, он тебя за равного держит. Но ты ошибаешься – не ровня ты ему. Он тебе просто льстит, Таксилиец. Ты для него только забавный питомец.

– Вот так и мыслят летерийцы, – вздохнул Раутос. – Это и удерживает их на месте – наверху ли, внизу ли; даже тот, кто заявляет, что презирает систему, все же изо всех сил держится за свое место.

Таксилиец тоже вздохнул.

– Мне это понятно, Раутос. Стабильность помогает не забывать, кто ты. Подтверждает, что у тебя есть законное место в обществе, хорошее или плохое.

– Ну расчирикались, дерьможоры.

Уже подошли остальные. Таксилиец указал на воронку.

– Похоже, мы нашли вход, но придется копать.

Подошел Ласт с лопатой в руке.

– Я начну.

Призрак парил, наблюдая. Солнце на западе уходило в бледную жилу горизонта. Когда Ласт утомился, его сменил Таксилиец. Потом Наппет, за ним – Шеб. Раутос тоже попытался копать, но яма к тому времени была так глубока, что он даже спустился с трудом и не добрасывал песок до края ямы, так что тот сыпался обратно. Уже вскоре Шеб велел ему выбираться и оставить работу низкорожденным, которые знают свое дело. Ласт и Таксилиец с трудом вытянули Раутоса из ямы.

В пыльной тьме уже была видна кладка – крупные блоки, установленные без раствора.

Недавний спор обеспокоил призрака, хотя он и сам не понимал, почему. Ему ведь нет дела до этих глупостей. Игры статуса – такие горькие, такие саморазрушительные… все это бесполезная трата времени и сил, проклятие тех, кто смотрит вокруг, но не внутрь себя. Это показатель ума? И эти несчастные – просто недоумки, неспособные к самоанализу и честной самооценке? Или обладатель слабого ума инстинктивно бежит от потенциально смертельной суматохи лишних знаний о себе?