Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

— Нет, Каджар, не вы хозяин этой земли, — мрачно заявил Стюарт. — Вы не имеете никакого влияния на текинских ханов, если до сих пор не знаете, как надсмеялись над вашим английским другом. Вам кланяются городские водоносы да мойщики мертвецов, а настоящие хозяева оазиса — за городом. Надо отыскать пропавшие бумаги! Вы не представляете, что они значат для нас!

— Хорошо, господин полковник, я сегодня же разошлю своих людей в текинские аулы.

Аббас, сидя у стены и перебирая четки, попросил:

— Каджар, соберите также всех служителей веры в мечеть возле мавзолея султана Санджара. Надо побеседовать с ними.

— Мне кажется, это не даст никакой пользы, — возразил Стюарт. — Вряд ли в мечеть приедут текинские муллы, если к Каджару не заходят текинские ханы.

— Ханы — одно, муллы — другое, — не согласился Аббас. — Я думаю, служителям веры будет интересно взглянуть на великого хранителя веры и толкователя черной магии Сияхпуша.

— Разве Сияхпуш здесь? — удивился Каджар.

— Да, он приехал с нами, — усмехнулся Аббас. — Он остановился в одном из тайных жилищ Мерва и не хочет показываться на глаза всякой черни.

— Аббас, могли бы пригласить его ко мне, я не "всякая чернь", — обиделся Каджар.

Аббас, прищурившись, посмотрел на Стюарта. Тот сказал:

— Нельзя, чтобы и Сияхпуш оказался в яме.

— Соберите, Каджар, всех мулл: Сияхпуш хочет видеть их и говорить с ними, — вновь попросил Аббас.

— Хорошо, сейчас я дам распоряжение своим людям. — Каджар спустился во двор.

Как только он удалился, Стюарт произнес с сомнением:

— Боюсь, от Каджара мало будет помощи. Пока не поздно, надо навестить Махтумкули.

III

Зимнее солнце неласково заглядывало в грязные лужи. После дождя улицы Мерва превратились в серое месиво из песка и глины. День был довольно холодный, из Каракумов дул пронизывающий ветер, но на главной площади города толпились тысячи людей. Устрашающе грозно ревели огромные кожаные трубы — карнаи, трещали бубны и пели флейты. Изредка, когда на минуту-другую умолкала музыка, разносился громкий голос глашатая:

— Люди Мерва, да обольются ваши сердца медом радости и амброй удовольствия! Да будет вечно снисходителен к вам всевышний, всемилостивый! Люди Мерва, к вам пожаловал неприкосновенный и несравненный в благодеянии и мудрости Сияхпуш! Устелем путь его розами и коврами!

В центре площади на караковом скакуне восседал Каджар, окруженный конными нукерами. Он в числе первых выехал на площадь, чтобы проводить Сияхпуша в большую мервскую мечеть, куда еще вчера съехались муллы со всего Мургаба. Сияхпуша ждали с нетерпением: святой должен был появиться среди толпы внезапно, может быть, даже он спустится с неба — это его дело. И в ожидании Сияхпуша толпа звала его музыкой и призывами.

Каджар ждал появления святого со стороны Мекки. И весь народ обращал в ту сторону взоры, но Сияхпуш выехал к площади из того самого переулка, где стоял дом самого Каджара. Ехал он на жеребце, в черном бурнусе и такой же чалме, и все его лицо до самых глаз было закрыто черным лоскутом. При виде Сияхпуша люди мгновенно смолкли, перестали греметь карнаи и оглушающие барабаны. Сначала первые ряды, а потом и все остальные упали на колени и зашептали молитвы. Каджар тоже слез с коня и тоже встал на колени. Но будь предводитель городских толп повнимательнее, он наверняка бы узнал на Сияхпуше сапоги Аббаса. И коня бы угадал, хотя и был он покрыт от гривы до хвоста черной бархатной попоной.

Увидев толпу, Сияхпуш немножко растерялся: он явно не ожидал такой почетной встречи. Остановив коня, "святой" некоторое время смотрел на народ, затем спустился с лошади и забормотал вполголоса заученные суры Корана. Сначала он говорил тихо, но, понимая, что народ Мерва целиком в его чарах и не собирается расставаться с собственной глупостью, проговорил громче:

— Земная твердь, вода в реках и морях загрязнена гяурами! По земле Мерва ходят гяуры — то в образе нищих, то в образе странствующих дервишей. Воздадим же кару им за их нечистоплотность и сатанинские козни!

— Воздадим! — глухо пронеслось по площади.

— Ведите меня, люди, в обитель аллаха и. дайте увидеть тех, кто стал забывать об исламе и перестал отличать черное от белого.

Сияхпуш вновь сел на коня, и с десяток услужливых улемов[27], встав впереди, повели его к окраине. Следуя улицей, идущей от площади к мавзолею, Сияхпуш с многотысячной толпой горожан приблизился к главной мечети и, сойдя с коня, ступил на дорожку, устеленную коврами. Яркие текинские ковры лежали на мокрой земле от дороги до самого входа в мечеть. Возле мечети, глинобитного куполообразного строения, к которому примыкало медресе, состоящее из сотни маленьких купольных келий, стояли служители ислама, и среди них главный ишан Сеид-Али. Черная одежда именитого гостя подействовала на них не меньше, чем на простолюдинов. Сияхпуш только начал слезать с коня, а они уже повалились на колени и подняли руки к небу. Ободренный их раболепием, Сияхпуш мягко прошествовал по коврам и сделал жест рукой, чтобы муллы встали. Не дожидаясь, пока его пригласят в мечеть, он вошел в нее первым и сразу поднялся на мамберу[28].

— Во имя аллаха милостивого, милосердного! Хвала аллаху, господу миров, — запричитал он. — Тебе мы поклоняемся и просим помочь…

Муллы и их ученики, заполнившие всю мечеть от порога до мамберы, вновь запричитали, воздавая хвалу всевышнему. И вновь, как и на площади, Сияхпуш начала выговаривать сбивчиво и торопливо строки из Корана:

— И обрадуй тех, которые уверовали и творили благое… И заставил их сатана споткнуться о него, и вывел их оттуда, где они были… Мы давали Мусе завет сорок ночей, а потом вы после него взяли себе тельца, и вы были нечестивы… — Воодушевляясь все больше и больше, Сияхпуш начал размахивать черными рукавами, и голос его зазвучал громко и властно: — И мы навлекли на вас дождь и ветер пустыни, чтобы смыть и смести нечисть, занесенную на священную землю Мерва. Покайтесь, правоверные, в грехах своих и уразумейте, пока еще не поздно: нет религии выше ислама! Нет большего преступления, чем принимать у себя гяуров. А сегодня они ходят по земле Мерва и собирают плоды и зерна с ваших полей… Да покается тот, кто принимал у себя нечистого европейца, кормил и поил его. Пусть выйдет сюда тот, кто знал английского гостя!

По рядам прокатился глухой говор, и к Сияхпушу на мамберу поднялся седобородый Сеид-Али.

— Покайтесь, правоверные, — сказал он смиренно. — В мечети сейчас нет такого человека, в чьем ауле не побывал бы гость из Англии.

— И воздайте хвалу тому,