Польские земли под властью Петербурга. От Венского конгресса до Первой мировой - Мальте Рольф

Схожие проблемы возникали и при описании чиновниками других непольских католиков. Из-за господства конфессионального мировоззрения пространство, в котором власти могли действовать, значительно ограничивалось. Так, в 1880‐е годы потерпели неудачу попытки дифференцировать (бело)русских католиков по национальным критериям и перенести их в другую графу, основываясь на этнолингвистических признаках. Этот проект, за который выступали, в частности, Михаил Катков и виленский генерал-губернатор Иван Каханов, а также варшавский профессор Платон Кулаковский, при обсуждении в государственном аппарате не смог преодолеть барьер традиционного мышления, характерного для большинства правительственных деятелей: в их глазах национальная и религиозная общности совпадали. Идея, что может быть русский католик, в большинстве голов еще не укладывалась. Такое понимание национальности не соответствовало и самопониманию населения, которое определяло себя в первую очередь через конфессиональную принадлежность375.

Последнее обстоятельство указывает на то, как широко было влияние конфессиональной парадигмы на интерпретацию мира жителями Российской империи. Религиозные дифференцирующие категории опирались на широкий общественный консенсус. Профессора Императорского Варшавского университета, участвовавшие в создании статистических сводок и справочников, энциклопедий и карт, описывали и классифицировали страну и людей, используя конфессиональный подход376. Те немногие исследования по польской истории, издание которых дозволили царские цензоры в Варшаве, были посвящены польской церковной истории, и это подавалось как нечто само собой разумеющееся. Пожалуй, ни один путеводитель по Царству Польскому не обходился без информации о конфессиональных группах и их культовых постройках; в антипольских полемических выступлениях в ходе дебатов по «польскому вопросу» то и дело встречались указания на агрессивную религиозную пропаганду, характерную для католицизма поляков377. В мемуарах чиновников о годах службы в Привислинском крае опыт конфессионального единства фигурировал в качестве наиболее интенсивного переживания общности378. Религия, вероисповедание были основными категориями, по которым упорядочивались самые разные своды знаний и принимались решения в самых разных сферах жизни.

В том, как подданные Российской империи, жившие в Царстве Польском, конструировали собственную идентичность, тоже постоянно сказывалась политика правительства, дифференцирующая и дискриминирующая людей по конфессиональному признаку. Так, топос «поляк-католик» господствовал и в представлениях самих поляков о «польскости» – в той же мере, как и в мышлении имперских чиновников. Это сочетание веры, национальной идентичности и связанного с ними представления об Отечестве оказывало формирующее влияние на сознание людей в самых разных социальных слоях. Например, в галицких деревнях именно католическая конфессия, ее ритуалы и праздники способствовали возникновению национальной идентичности в среде крестьянства379.

По мере того как национальный аспект в восприятии социальных групп получал все большее значение, религиозный аспект коллективного самоописания никоим образом не исчезал. Напротив, именно те активисты национального движения, которые сильнее всего интересовались темой уникального польского «национального характера», ставили конфессиональную составляющую собственной национальности в центр конструкции идентичности. Предметом их забот было то, что католический историософ и открытый антисемит Феликс Конечный впоследствии сформулировал так: «Польша либо будет католической, либо ее не будет вовсе. […] Судьба церкви в Польше связана с судьбой этой цивилизации»380. Национал-демократы, последователи Романа Дмовского, выступали с конца XIX века в качестве наиболее рьяных поборников такого дискурса, в котором некатолики – а значит, в первую очередь евреи – из польской общности исключались381. С другой стороны, сосредоточенность внимания на конфессиональном признаке привела к тому, что многие поляки долгое время отказывались признать и принять существование отдельной литовской национальности. «Литовское» понималось здесь – в традиции Адама Мицкевича – как региональный колорит в рамках католическо-польской идентичности, а Вильнюс был, конечно, Вильно – исконно польский город. И только на рубеже столетий «самостоятельное существование новых элементов, которые до недавнего времени были всего лишь этнографическим материалом (прежде всего литовцы)», было воспринято и принято как факт382.

Но вовсе не одна только антисемитская эндеция выступала за конфессиональную сегрегацию общества. Как далеко зашло замыкание конфессиональных общностей, стало ясно как раз после 1906 года, когда новые российские законы открыли возможность для большей общественной самоорганизации во многих областях. Возникшие в огромном числе ассоциации и объединения были в Царстве Польском почти полностью моноконфессиональными. Параллельно существующие католические, православные и иудейские организации одного и того же типа были здесь не исключением, а правилом383. Едва ли можно найти более наглядное проявление господства конфессиональной парадигмы, отводившей религиозной принадлежности главное место в иерархии социальных идентифицирующих признаков.