Арабская кровь - Таня Валько

* * *

– Allahu azzamek[77]. – Марыся хватает Рашида за локоть и выражает ему соболезнование, грустно глядя в его опухшие и покрасневшие от слез или бессонной ночи глаза.

– Спасибо, Мириам.

Мужчина тяжело садится у стола, на котором его ждет завтрак.

– Должен дальше жить и тянуть свою лямку, – отвечает он словами Муаида и с горечью добавляет: – Хотя иногда кажется, что это не имеет смысла.

– Сейчас мы будем заботиться о наших двух больных родственницах и других несчастных в больнице, – спокойно произносит Марыся, намечая предварительный план. – Поверь мне, труд дает утешение и помогает забыть о собственных несчастьях. Могу кое-что на этот счет рассказать.

– С твоей мамой все же есть надежда, что она жива. Вы еще встретитесь, и все будет в порядке. Что касается Аббаса, моих младших братьев и сестры, то это дело окончательно закрыто.

Рашид часто моргает и шумно глотает кофе. Марыся, чувствуя себя виноватой в том, что у нее есть шанс, опускает взгляд.

– Это плохая тема для завтрака, – включается в разговор Муаид. – Таковы уж перипетии нашей судьбы. Нужно плыть по течению. Sza’a Allah, – подводит он итог, вставая и направляясь к выходу. – Я жду вас в машине. Пора ехать.

Больница уже не выглядит так, как будто идет война, а функционирует нормально, в своем привычном режиме. Сейчас нет возможности вызвать по телефону машину «скорой помощи». К зданию подъезжают частные автомобили, привозя людей, пострадавших в результате несчастного случая, женщин, собирающихся рожать, и детей с температурой, как это всегда было в Ливии. Когда на какое-то время появляется связь, есть возможность использовать больничный транспорт.

– Mudir[78], mudir Муаид! – Едва Муаид переступает порог, девушка-администратор сразу кричит ему.

– Ajfa? – спрашивает он.

– Куда вы вчера запропастились? У нас здесь была настоящая осада! Бог мой, что творилось! Начали звонить люди из осажденной Эз-Завии. Их не хотели там оставлять. Говорят, солдаты ходили по больницам и даже по домам. Вытягивали раненых из кроватей на улицу – и пуля в лоб. А если кто-то не мог двигаться, то убивали на месте на глазах докторов или жен и детей. Говорят, одну семью, которая оказала сопротивление, наемники уничтожили полностью. А маленького двухлетнего ребенка выбросили из окна третьего этажа…

Девушке даже дыхания не хватает от возмущения и ужаса.

– Это же геноцид! – выкрикивает она, потрясая кулаками. – Наши ливийские солдаты, как говорят, тоже не лучше. – В ее больших, ярко накрашенных глазах блестят слезы. – Мир встал на голову!

Прибывшие стоят перед девушкой и бесстрастно смотрят на нее.

«Если бы ты знала, что случилось у нас», – думает Муаид, а Рашид, слушая новости, так сильно сжимает челюсти, что у него белеют щеки. Марыся же нервно ломает пальцы и хочет как можно быстрее бежать к тете Хадидже.

– Куда поместили новеньких? – строго спрашивает шеф. – Ведь уже некуда было иголку сунуть.

– У бассейна в подвале, – соблюдая конспирацию, тихо отвечает девушка-администратор. – Ваш заместитель так решил.

– Умный парень. – Хозяин больницы вздыхает с облегчением.

– Он сидел до утра, и его еще нет. Но звонил, что уже собирается.

– Значит, снова есть связь? – удивляется Марыся.

– Час тому назад была…

Все как по команде вытягивают мобильные телефоны и прикладывают их к ушам.

– Уже нет, – смеются с иронией.

– Я иду к матери, – говорит Рашид, не желая больше тратить время. – Потом еще хочу подскочить к Мохамеду, ведь он наверняка не знает о том, что случилось. Может, вместе пойдем на кладбище, чтобы прочитать salat al-azza[79] за наших любимых умерших.

Он нервно сглатывает. Вена на его виске набухла и сильно пульсирует.

– Хочешь, я поеду с тобой? – предлагает Марыся.

– Нет, спасибо, – резко отказывается он. – Это мужское дело.

– Надеюсь… – Муаид выразительно смотрит на двоюродного брата, но тот опускает взгляд.

– Да, помню, что ты мне говорил, и принял это близко к сердцу.

Он крепко стискивает руку старшего мужчины и, идя в палату матери, шепчет ему что-то на ухо.

Хадиджа лежит в маленькой комнатке, до отказа наполненной металлическими кроватями. Большинство больных без сознания, стонут и бредят в горячке. Душно, смердит болезнью и фекалиями. Несмотря на то что Хадиджа крепко спит, она по-прежнему обездвижена смирительной рубашкой. Ее лицо напоминает маску. Оно неестественно серое и опухшее. Ни один мускул у нее не дрогнет, и кажется, что она уже мертва.

– Мама!

Рашид приближается к больной, наклоняется к ней, дотрагивается до вспотевшего лба и осторожно обнимает ее, положив голову у ее лица.

– Доктора!

Муаид в бешенстве выбегает в коридор.

– Дежурного врача ко мне! – кричит он еще громче.

– Да что тут происходит? – Молодой пакистанский доктор бежит к шефу.

– Почему эта пациентка по-прежнему лежит в смирительной рубашке? Ведь она спокойно спит, значит, можно освободить ее. – Он показывает пальцем на свою тетку. – Можешь мне это объяснить?

– Ночью она была неспокойна, бросалась, кричала и корчилась. Мы оставили ее так для ее же безопасности.

– Но после применения сильных успокоительных средств ей, надеюсь, уже лучше?

– Да…

– Вы вообще заглядывали к ней? – прерывает его Муаид. – Проверяли, жива ли она еще?

– Я…

– Я жду искреннего ответа!

– Нет, – признается молодой врач, краснея. – У нас здесь последние двадцать четыре часа был полный завал. Множество очень тяжелых случаев… До некоторых пострадавших еще не дошла очередь. Бригада хирургов делала только операции, а мы заботились о том, чтобы поддержать жизнеобеспечивающие функции. Вчера снова были тысячи раненых и убитых. Не разорваться! – возмущается он в конце. – Но мы делаем все, что можем. – Врач тяжело вздыхает.

– Да, знаю, но дай мне сюда медсестру, которая освободит мою тетку из этой темницы. Вместе с двоюродной сестрой они умоют больную и освежат.

Он показывает пальцем на Марысю, а та согласно кивает.

– Нужно будет перенести ее в другую палату.

– Все помещения трещат по швам. – Доктор беспомощно разводит руками.