Водоворот - Фруде Гранхус

Никлас упал и потерял сознание. Он надеялся, что уже не очнется. Как будто во сне, он почувствовал, как его снова подняли, боль пульсировала в такт сердцу, из раны сочилась теплая кровь. Он хотел умереть сейчас, когда чувства были приглушены.

Никлас очнулся от звука клацающего металла.

– Пятнадцать минут, – голос доходил до него с задержкой. – Продержишься?

На него вылили холодную воду. Линд казался тенью. Рино лежал на полу, его руки были связаны за спиной. Значит, инспектор еще жив, – подумалось Никласу.

– Вообще-то я собирался провести всю операцию по возможности гуманно, но ты профукал эту возможность. Поэтому будет по-другому.

Сталь прорвала ткани, кишки. Никлас почувствовал себя забиваемым животным. Казалось, внутри у него что-то взорвалось, все внутренние органы разнесло на куски. Никласа вырвало, и ему показалось, что с рвотным массами из него вышли все внутренности. Он снова потерял сознание. Никлас стал бесплотным; он мягко и грациозно покинул свое несчастное тело и теперь наблюдал со стороны, без неприязни, принимая и понимая, что все так, как и должно быть, что все случившееся произошло по его воле. Он взлетел еще выше, и увидел внизу, под собой, тело, лежащее на полу в позе эмбриона. Он видел, как движется живот, слышал спокойное дыхание. Выкарабкался! Тот, кого за руки подвесили к крюку на потолке, тоже был жив, хотя по тени над его головой было ясно, что он в шоковом состоянии. Палач, кровавой рукой кромсающий кожу и плоть, казался зеркальным отражением человека. Вся сцена выглядела как в замедленной киносъемке. Кровь текла, тень над головой жертвы становилась все темнее. Внезапно пол озарила молния, она становилась все ярче и ярче. Шла она от двери. Потом дверь закрылась. В комнату ворвались трое мужчин, но, казалось, они бежали и прямо на ходу разрушались, растворялись в воздухе. Все вокруг тоже исчезло. Стало темно.

Снега выпало очень много, мороз пощипывал щеки и нос. Они с трудом брели по кладбищу, разыскивая надгробье. В конце концов отыскали его на самом краю. Кари-анне заботливо стряхнула снег, и на камне показалась надпись. Они стояли, держась за руки, и смотрели на камень. Этот момент принадлежал только Карианне, но он был рядом с ней, ему хотелось делить с ней все значимые события ее жизни. Потому что теперь они были единым целым.

С дня операции прошло пять недель, восстановились они без проблем, и пока никаких признаков отторжения не наблюдалось. С каждым днем Карианне становилась все сильнее, и говорила, что задалась целью вернуться на работу к концу месяца. Возможно, это звучало слишком оптимистично. Но так она решила. Банк уже давно пообещал сохранить за ней место, несмотря на то, что Эллен Стеен вышла из комы и шла на поправку.

Карианне отпустила его руку и опустилась на колени возле могилы. Никлас оставил ее одну, дал ей побыть наедине со своими мыслями. Он вспомнил о том, что произошло три месяца назад, как Брокс пришел ему на помощь. Ему нравилось думать, что это было предопределено, что все силы света сплотились ради того, чтобы спасти Карианне. И замысел Линда просто не мог осуществиться. Помог Рейнхард. По реакции Никласа он понял, что разгадка в письмах от поклонника Карианне. Он все понял, когда увидел подпись на письме из участка. Письмо было подписано Амундом Линдом от имени ленсмана. Он сообщил обо всем Броксу, рассказал о доме, а там уже позвонила Кари-анне. У них оказалось десять минут преимущества и, как выяснилось, это спасло Никласу жизнь.

Рино тоже выжил, и даже без особых последствий. Боль в шее и повторяющаяся мигрень – вот и все. Он навещал приемного отца Эвена Харстада в доме престарелых, хотел посмотреть на старика, который молчал больше двух лет и заронил в душу сына зерно такой сильной ненависти. И кое-что произошло, старик заговорил и подтвердил старый слух о том, что отцом Эвена Харстада был сотрудник полиции Амунд Линд. В этот момент Рино вдруг понял, что эти двое действительно похожи. Из-за строгих черт лица оба казались намного старше своих лет. Он решил рассказать об этом Никласу, но когда очутился возле его дома, то увидел, как Никлас уезжает. Рино поехал следом, но успел заметить лишь огни фар – Никлас мчался так, будто речь шла о жизни и смерти. Потом Рино обнаружил машину и вышел по тропе к дому. В окно он увидел, что происходит, и, наткнувшись на запертую дверь, прибег к несколько нетрадиционному плану штурма. Оружия у него при себе не было, так что он надеялся только на эффект неожиданности. Рино прицелился так, чтобы палкой попасть Линду по голове, и ринулся внутрь через окно. Остальное Никлас видел уже сам.

Эвен Харстад поделился чудовищными подробностями о своем детстве в железных руках психопата Лоренца, а затем полностью признался во всех нападениях. Он уверял, что первый случай, который произошел три года назад, должен был стать единственным. Но когда он узнал, что сестра сдала дом, а стало быть, выставила напоказ трагедию его детства, в нем проснулась затаившаяся ярость – злость на тех отцов, которые отправили своих детей в свободное плавание.

Оказалось, удар Никласа попал в точку, он пробил череп Линда. После ареста тот не промолвил ни слова. Скорее всего, из-за повреждения мозга он онемел и, очевидно, считал, что так будет даже лучше.

По телу Никласа пробежал холодок, и он поплотнее запахнул пальто. Рана после операции еще побаливала. По иронии судьбы через два месяца после того, как он чуть не умер от потери крови, врачи в операционной раскрыли именно ту, едва поджившую рану. Линд действительно хорошо подготовился.

Карианне поднялась и отряхнула снег с колен.

– Это она, девочка, которая хотела проснуться в моем теле. В общем, ей это удалось. Последние двадцать пять лет она там была.

Никлас смотрел на надгробье Сульвейг Элвенес, женщины, которая носила ребенка Амунда Линда. Женщины, которую Линд убил. От отчаянья ему и действовать пришлось отчаянно.

– А теперь в твоем теле есть кусочек меня, – улыбнулся Никлас и сжал ее руку.

Она зачала ребенка не по своей воле, сопротивляясь изо всех сил, до тошноты. Неприязнь и отвращение к тому, кто рос внутри ее тела, со временем только усиливалась. Она никак не могла заставить себя полюбить его, появившегося из ненависти и вожделения.

Тело изменилось, она стала не похожа сама на себя и с отвращением смотрелась в зеркало. Когда эти изменения стали заметны всем, люди начали отпускать комментарии. Кто-то искренне поздравлял, кто-то осуждал и даже обвинял, но она отстранилась от всех.

Роды стали повторением насилия, очень болезненным событием, над которым она была не властна. Когда ребенка положили ей на живот, тепло маленького тельца смогло лишь растопить чувство отстраненности, но так и не пробудило в ней безусловную материнскую любовь.

Она была внимательной матерью, заботилась о том, чтобы ребенок был сухим и ухоженным, но во время кормления грудью она с грустью думала, что никогда не сможет его полюбить, хотя у них единая плоть и кровь. От стыда она отводила взгляд, избегала смотреть в глаза младенца, только тихо напевала себе под нос какую-то мелодию.