Корпорация - Виктория Беляева

И для Снежнинской компании найдется покупатель. Есть на примете несколько человек, готовых хорошо заплатить за старцевский пакет «горки». Сами они за нее бороться не стали бы, не хотят руки марать, но потом, когда СГК уплывет из рук Старцева, и скандал уляжется, очередь выстроится из желающих ее купить.

Продажа СГК окупит все расходы, еще и навар выйдет. Но навар в данном случае не главное, что-то вроде приятного сердцу бонуса, нежданной удачи, встретившейся на окольном пути.

Цель изначально поставлена была совсем другая. Но вот и она уже недалеко, уже синеет на горизонте. И эту добычу он, пожалуй, оставит себе. Она, может, и поплоше Снежнинской «горки», но зато в структуру «Альтаира» вписывается, как родная. Не о чем волноваться, все идет, как надо.

Фрайман нажал кнопку селектора и сказал:

– Ирочка! Сделай мне, лапушка, кофе. И покрепче!

* * *

А в это время Фраймана снова поминали в «Росинтере» – не по-доброму. Президент Корпорации Олег Старцев прочитал последний отчет начальника службы безопасности и тихо сказал матерное слово.

Добыл же полковник Шевелев вот чего: через старого своего приятеля, однокашника, дослужившегося до должности замначальника УВД Петербурга, Шевелев отследил историю возникновения интереса районного питерского УВД к делам «Энергии». Так, на всякий случай – просто подтвердить догадку росинтеровцев о том, что бесполезный, но шумный наезд «органов» на Петербургский завод турбин был спровоцирован именно бывшим хозяином «Энергии» Петром Юровским.

Но, вопреки ожиданиям, результат изысканий оказался иным. Районных деятелей действительно подтолкнули к тому, чтобы сначала затеять следствие, а затем устроить якобы случайную «утечку» информации об этом. Но толкал их не Юровский. Толкали люди руководителя холдинговой группы «Альтаир» Бориса Фраймана.

Он атакует по всем направлениям, размышлял Старцев, но, по крайней мере это направление было выбрано неудачно. Тут он, как говорится, пролетел, захотел раздуть скандал на ровном месте, а скандала не вышло. Питерцы очень грамотно отреагировали, устроили возмущенный гам. Спасибо Голубке и… и Тамаре, конечно, что бы я без нее делал… Дело замялось, и вскоре, видимо, будет закрыто за отсутствием доказательств, ибо доказать, что завод турбин не вывозил за рубеж по всем правилам оформленное оборудование – невозможно. Все зарегистрировано и подписано, все сделано безукоризненно. Так что, районному УВД города Петербурга здесь ничего не светит.

Но Фрайману я это припомню… Будет возможность, припомню обязательно…

И, отложив отчет Шевелева, Старцев погрузился в сводку отдела управления корпоративным капиталом…

* * *

Глупо сидеть, запершись в тесной кабинке институтского туалета, и плакать. Но разве прикажешь себе дотерпеть до дома?…

Настя Артемьева не принадлежала к тем женщинам, что в любой ситуации способны сохранять самообладание. Весело было – смеялась, хотя выходили на этой почве конфузы, и даже раз с лекции выгнали за неуместную веселость. Грустно было – плакала. А сейчас ей было не то что грустно, а так, что впору волком выть.

С Максом поссорилась.

Она уже привыкла обманывать жениха, сообщая, что на концерт (в кафе, в гости) идет с подружкой или с сестрой. Обманывать было незачем, она не делала ничего дурного, не изменяла Максиму и даже не думала об этом. Разве не может быть у девушки друга, просто друга, с которым можно посидеть вечером за кофе с пирожными, поболтать о том, о сем, сходить в театр, просто погулять?… Макс считает – такого быть не может.

Он уверен, что у нее роман с банкиром. После той первой ссоры, длившейся только один вечер, Макс просил прощения, клялся, что верит ей, что всегда верил, что не собирается ограничивать ее свободу. Просил также понять и его, прочувствовать уязвимость его положения – жениха без гроша в кармане, которому нечего противопоставить малышевскому блеску и шику, у которого и денег-то на свадьбу нет.

Она тогда – в который уже раз? – сказал: бог с ними, с деньгами! И бог с ней, со свадьбой. Флердоранж и белая фата вовсе не гарантируют семейного счастья. Если хочешь, давай поженимся тихо, без всяких праздников. А можно вообще не регистрироваться – переезжай ко мне, и дело с концом.

Если б он ей ответил тогда – давай! – на этом бы все и закончилось. Закончились бы встречи с Сергеем, прекратились бы ссоры. Но Макс в очередной раз завел долгую и жалобную песню о том, что все в их жизни должно быть по-человечески, и так оно, несомненно и будет, надо только еще чуть-чуть подождать.

Настя замуж не рвалась. Ей было хорошо с Максом и так, в формате свиданий. Но он сам затевал всякий раз разговор о будущей жизни вдвоем, и сам же эту жизнь откладывал, и было в этом много неприятного.

Они помирились тогда, но остался осадок. И когда через несколько дней позвонил Сергей, она согласилась на встречу.

Сергей был галантен, внимателен, но не навязчив. Никаких посягательств и домогательств, все в рамках приличия – и в то же время ясно было, как дважды два, что на «чистой дружбе» он не остановится, ждет большего и всерьез намерен дождаться.

Встречи происходили все чаще. Он заезжал за ней, или отправлял машину, отвозил куда-нибудь, развлекал. Присылал цветы. Звонил вечерами. «Измором берет», – комментировала сестра. Катьку он, кстати, обаял с первой минуты. После очередной встречи с блистательным господином в убогой прихожей их квартиры, сестренка сказала со вздохом: «Проворонишь чувака – всю жизнь жалеть будешь. Эх, мне б твои сиськи – я бы не растерялась!», – за что и получила по лбу газетой.

И вот вчера, после очередной встречи, когда прощалась с Сергеем у подъезда, ее увидел Макс. Макс, оказывается, позвонил к ней домой, узнал, что Насти нет, и будет не скоро, приехал и просто сидел на лавочке у соседнего подъезда. Ждал. И дождался.

Как он кричал, боже мой, как он кричал!… Она никогда не видела его таким – красным, со вздувшимися на лбу жилами, орущим, как базарная торговка… Да полно, Макс ли это, милый родной мальчик?…

Он кричал, что банкир ее все равно бросит. Натешится и бросит. Что ничего в нем нет, кроме его денег. Что он не хочет в это верить, но приходится все же признать: она, Настя, из тех безобразных женщин, для которых только деньги и важны, а истинные чувства, проверенные временем и невзгодой, только пустая игрушка. Так и сказал – «пустая игрушка». Бред какой-то…

Она пыталась сказать ему, что все совсем не так. Что Сергей – не зажравшийся барчук, готовый скупить все на свете. Что с ним просто легко и весело, и почему нельзя хоть немножечко, хоть месяц, тоже побыть веселой и легкой, не став при этом продажной тварью?… Она пыталась сказать, что Сергей – не соперник Максиму, потому что Максима она любит, и никакого другого счастья не надо ей…

Макс не слушал. Его голос срывался на визг, он был безобразен. Как же он был безобразен! И когда он выкрикнул, наконец: «Наворовал, и думает, ему теперь можно все!» – она поняла, что ничего и никогда не сможет ему объяснить.