Грустная девочка - Александра Флид

– Спасибо, что догадался, – хмуро поблагодарила она, снабдив свои слова той же долей сарказма. – Я и так с ног сбиваюсь со всеми этими делами, мне еще и на больничные стены время тратить?

– Вот вылечишься и перестанешь уставать, – назидательно заметил он. – Не понимаю, как ты можешь не осознавать таких простых вещей. Знаю, конечно, что предлагать тебе помощь бесполезно, но все-таки скажу. Если дело в деньгах, то я дам тебе столько, сколько нужно.

Эмма вздохнула:

– Ты и так сделал больше, чем…

– Ой, ну все, – перебил ее он, снова становясь непривычно сварливым и ехидным. – Все, началась эта твоя старая песня. Ты замуж-то за меня собираешься?

– Я еще не знаю, – разозлившись окончательно, пожала плечами она.

Конечно, она знала, что если Мартин не пожелает отказаться от нее или не найдет себе кого-то менее проблемного и более уравновешенного, она непременно попробует стать его женой.

– Значит, пора бы это уже выяснить и научиться принимать мою помощь. И перестань уже оскорблять меня своей тупой гордостью.

– Слова «тупая» и «идиотка» в данный момент говоришь только ты.

– Слово «тупая» относилось к твоей гордости, а не к тебе.

– А моя гордость – часть меня, причем не маленькая.

– Хватит, – положив руку на стол, попросил он. – Все, хватит спорить и цепляться к словам. Ты хотя бы говорила о своем состоянии с кем-нибудь? Со своей мамой, в конце концов?

«Если ты думаешь, что ей есть до этого дело, то ты заблуждаешься». Ей хотелось сказать ему это, но она не могла так поступить.

Между тем, Мартин все не отступался:

– Неужели ты даже с соседями не поделилась? Вокруг живет столько взрослых женщин, наверняка хоть кто-нибудь мог бы тебе посоветовать что-нибудь из этих травяных или каких там еще лекарств.

– Если я кому-нибудь скажу, то они немедленно начнут вспоминать, что в свое время им бывало даже хуже, и они мужественно преодолевали любую боль, потому что во времена их юности мир был намного более суровым, не было лекарств, хороших аптек и врачей, а были одни сплошные заводы, где они работали сутками напролет. Я начну чувствовать себя настоящей дрянью, которая скулит и жалуется на всякую чепуху, и к тошноте физической добавится еще и эмоциональная. Нет, спасибо, я как-то сама обойдусь.

– И долго ты собираешься обходиться? Нет, мне просто интересно узнать, сколько продлится твое самоедство?

– Сколько придется, – туманно ответила она. – Сколько получится.

С тех пор Мартин начал говорить с ней об этом каждый день, и такие беседы стали пугать Софию. Дошло до того, что однажды перед сном она со слезами спросила Эмму, не собирается ли та умирать и все ли в порядке у нее с животиком. Это стало последним и самым весомым аргументом. Набравшись смелости и проглотив отвращение, поднимавшееся от мысли о больничных коридорах, Эмма отвела Софию к соседке в один из своих выходных, а сама отправилась на прием к врачу.

Началось все с терапевта. Поверхностный осмотр ничего не показал, и ее отправили сдавать анализы. Впрочем, это случилось бы в любом случае – при таких серьезных проблемах с желудочно-кишечным трактом без тщательного обследования обойтись было нельзя.

Серия почти ночных вылазок – на самом деле все происходило ранним утром, но на улице было так темно, что ей казалось, будто она выбралась в полночь – перетекла в долгие часы ожидания в пропахших лекарствами коридорах. На ногах, на скамейках, на стульях, на подоконниках – она тратила часы на бесполезное ожидание, чтобы столкнуться с до дрожи одинаковыми и холодными стеклами очков, а также однообразными вопросами, выводившими из себя своей пассивностью. Больше всего раздражало то, что никто не мог дать ей вразумительного ответа. Сколько бы она ни обивала пороги, сколько бы ни давала колоть свои вены и пальцы, все как один говорили, что с желудком у нее полный порядок.

После таких сеансов разочарований она возвращалась домой, забирала Софию и готовила ей простой обед, выслушивая сбивчивые рассказы о том, с какими девочками она сегодня игралась, и с кем из них ей удалось подраться. Почему-то стремительно грубеющий характер малышки не слишком волновал Эмму, она скорее боялась, что в один прекрасный день заберет ее домой в синяках и ссадинах.

– И тебя снова поставили в угол? – спрашивала она.

София честно кивала и признавалась:

– Да, но ненадолго, там была очередь.

И все больничные невзгоды отступали, оставляя лишь добрый смех и умиление. Иногда она пробовала поговорить с Софией о том, что драться со всеми подряд нехорошо, но потом и сама вспоминала о своем бурном детстве. Приходилось внутренне благодарить девочку за то, что она хотя бы не залезала на деревья и не ломала чужие заборы новыми сапогами.

Работа шла своим чередом, и Эмма научилась получать удовольствие от того, что теперь они сменили толстые иглы и ткани на более тонкие – теплый сезон расставлял свои условия, которые они безоговорочно выполняли. Мэйлин кроила сарафаны и снимала с нее мерки по два раза в неделю, объясняя это тем, что она слишком быстро худела.

Однажды услышав об этом, Мартин посоветовал ей:

– Лучше шей по старым меркам, Эмма еще поправится.

– А если нет? Что же, на ней все должно теперь мешком висеть? – Мэйлин не любила, когда кто-то лез к ней с советами касательно шитья.

В ответ Мартин лишь покачал головой:

– Я предпочитаю не думать о том, что она останется такой худой. И на твоем месте я бы даже не говорил таких вещей.

Удивительно, как ему удавалось принимать все так близко к сердцу. Эмма хмыкнула и подошла к окну, на котором уже битый час висела София.

Перед последним рывком, включавшим в себя вояж по гинекологам и эндокринологам, Эмма решила поехать к матери на целый день. Ей хотелось побыть в доме своего детства хоть немного, и она собрала Софию, предупредила Мартина, написала Мэйлин с десяток записок с рекомендациями, а затем уехала в родной город.

Она уже давно ничего не слышала об Инесс и ее чудесных детках, и ее это не очень расстраивало. Ей хотелось поговорить с матерью, но она знала, что все разговоры будут вращаться вокруг чужих жизней, о которых она ничего не хотела слышать. Понимая, что София чувствует ее нервозность, Эмма старалась держаться спокойно, но когда они подходили к дому, она сжала руку малышки с такой силой, что самой стало стыдно.

– Она скучала по тебе, – с надеждой сказала София. – Если скучала, то больше не сердится.

И все-таки Эмили в доме не оказалось. Она ушла, несмотря на то, что Эмма позвонила ей заранее, известив о своих планах. В конце концов, почему она должна менять свой распорядок, если дочери вдруг в кои то веки захотелось приехать? Торжественная встреча не состоялась, впрочем, как и примирение. Эмма переодела Софию в чистое, сменила платье сама, а потом они отправились гулять по знакомым улицам. Вечером они зашли к Шерлоку и Ирене, и на сей раз, семья была в доме полным составом. Округлившийся живот Ирены объяснял ее безмятежное и радостное состояние, а Шерлок, казалось, уже сумел немного успокоиться. Диана даже успела позабыть Софию, и вспомнила ее только под конец, когда они собрались уходить. Она подбежала к своей двоюродной сестре и отдала ей какую-то безделушку, которую София спрятала в карман своей курточки. Наблюдая за этим, Эмма впервые поняла, как сильно повзрослела ее подопечная. Наивная и добрая Диана казалась рядом с ней настоящим младенцем, в то время как София выглядела осторожной, сдержанной и внимательной.