Меня зовут Ворн - Катэр Вэй

– Эй! – окликнул он пацана. – Приведи Демона!

Мальчик поклонился и с невероятной скоростью скрылся за поворотом казармы. Крам в очередной раз удивился быстроте его бега.

«Поставь его на состязания с самыми быстрыми щенками, пожалуй, ни один не угонится. Хм… А идея-то неплохая. Надо будет погонять сопляков, пусть попробуют изловить Шустрика».

Сказать, что он прям лично занимался с элитным молодняком – нет, но курировал. Были даже любимчики. Особенно одного Крам выделял среди остальных. Такой же жестокий, не ведающий сострадания, но всегда знает, чего он хочет, и стремится к этому несмотря ни на что. В пятнадцатилетнем Дорме Крам, видел себя и немного умилялся, если можно это так назвать. Дорм уже в этом возрасте мог выполнить любой приказ и глазом не моргнуть. Многие выпускники первого курса ломались именно на первом экзамене. Дорм сдал его на «отлично». Всегда жаждущему крови и зрелищ Светлейшему «поплохело» тогда от того, что устроил его протеже. Скоро будет второй зачет. Дорм сдаст его на «отлично», Крам не сомневался. Безродные псы лишатся своего лучшего ученика. Сотник мечтательно улыбнулся. Он обязательно придет полюбоваться на это.

Митька, подведя угольно-черного мара, тихонько стоял, ожидая, когда господин сотник его заметит и заберет своего Демона. Тот о чем-то задумался. Видимо, о чем-то хорошем, потому что вид у него был как у мрякула, обожравшегося сметаной. Митька, в принципе, был доволен судьбой. Рабская серьга ничуть не портила его душевного состояния. Скучает ли он по дому – да, но не особо сильно. Там он вечно был изгоем, оборванцем, обузой и так далее, а тут он нашел свое место. Первые месяцы, конечно, приходилось туго, но теперь, когда он даже имел собственные деньги, и немалые, и мог сам купить себе то, что пожелает, купаться в теплом море, кататься на марах, он был полностью счастлив. А еда… такой еды, сидя в деревне, он бы в жизни не увидел. Старый завхоз баловал его, частенько угощая невиданными сладостями. Так же Митька подтянул свою грамматику и счет и теперь помогал заполнять бумаги. Да он вообще кругом поспевал, за что его тут ценили. Бывало, иногда хвалили, чаще, конечно, словом, но и монетка звонкая тоже иногда перепадала, особенно после того, как Евсей, завхоз, при котором он числился, надел ему серебряную серьгу. Теперь его посылали во дворец с донесениями. Иногда, очень редко, он виделся с Аняткой и Доней.

«Везучие», – вздохнул Митек с легкой завистью.

Им сразу вдели золотые серьги, а на ноги надели драгоценные браслеты. У девочек с рангами было немного иначе. Там по количеству и ширине браслетов читалось, кто выше, а кто ниже. Очень хотелось сообщить им про Калина. Сказать, что он в городе. Вот бы обрадовались. Интересно, почему он вчера не явился на встречу? Случилось, может, чего?

Пока Митек думал, Крам сел на Демона и умчался в сторону самого элитного района этого города. Дома там сплошь из дорогого сияющего камня, который при восходе и закате переливается всеми цветами радуги. Сказочные сады поменьше, конечно, чем дворцовые, но от того не менее прекрасны. Фонтаны и чудные статуи, прогулочные дорожки, вымощенные белым камнем. Район тот славился постоянным теплым бризом, сдувающим прочь вездесущую мошку и приносившим высокородным жителям свежесть в самый жаркий день. Выходил он аккурат на жемчужные пляжи. Белый песок, мелкий и мягкий, мерцал словно жемчуг, когда его пересыпаешь с ладошки в ладошку. Митек был там уже не раз. В его комнате на тумбе стоял глиняный горшочек с этим чудесным песком, который мальчишка тайком набрал в карманы. Теперь по вечерам, перед сном, он пересыпает мерцающие песчинки из руки в руку и мечтает, что когда-то и он сможет гулять по белым дорожкам и нежиться в мягком песке.

Неделя, может, две прошло с тех пор, как Калин очутился в подземном каземате. Ему в дверную прорезь у самого пола раз в сутки просовывали деревянную плошку с совершенно несъедобной бурдой, иногда кусок черствой, заплесневелой хлебной лепешки. Воду он добывал сам – она капала с потолка у дальней стены камеры. И видимо, капала там не первый год, потому что выбила в каменном полу целую лунку. Вот из нее мальчик и лакал, словно зверь. Дверь за этот срок ни разу не открывали, с ним не говорили. Он даже лица своего «кормильца» не видел. Тот не дотягивал ростом до зарешеченного оконца. Можно было подумать, что это ребенок, если бы не слишком тяжелые и неспешные шаги. Дети так не ходят. Калин предположил, что надзиратель просто мал ростом, но не возрастом. Несколько раз сквозь двери он пытался поговорить с тюремщиком, но тот, пропихнув еду, молча уходил. Услышав человеческую речь, Калин вскочил на ноги. По коридору шли трое, один из них тюремщик – звук его шагов Калин на всю жизнь запомнил.

– …что ему сделается, господин, живый, конечно. Кормил справно, как и велено было, никого не подселял. В порядке он. Шевелькается там. Горланит иногда.

– Орет, что ли?

– Не. Песни горланит. Про орла и неволю, – каркающе засмеялся хриплый голос. – Красиво поет, стервец.

Брякнула связка ключей.

– Жаль, что переводите. Скучать буду.

«Скучать он будет… козел», – думал Калин, в ожидании глядя на двери.

В окошке показалась гладко выбритая рожа.

– Спиной к двери на пол сел! Руки в дыру просунь и не балуй смотри.

Калин молча выполнил приказ. Больно закусив кожу, на его запястьях защелкнулись браслеты наручников.

– Вставай, отойди к стене. Лицом к стене.

Калин встал. Щелкнули замки, визгливо скрипнув, отворилась дверь. Калин зажмурился от слишком яркого света. В коридоре пылали факелы. В камеру зашли двое. Острие уперлось промеж лопаток.

– Шелохнешься, проткну, – сухо прозвучал голос.

На ноги ему надели кандалы.

– Пошел! – грубо толкнув древком копья в спину, произнес имперец.

У дверей стоял пожилой карлик в серой холщовой рубахе и красной безрукавке. Полосатые широкие шаровары придавали ему потешный вид скомороха. Калин невольно усмехнулся.

– Поскалься мне еще тут, певун. Как княжеские покои, скоро будешь вспоминать мой каземат.

* * *

Не успели привыкнуть глаза к свету пламени факелов, как солнце яркой вспышкой ослепило мальчишку. Его вели по улице, под босыми ногами, обжигая, хрустел мелкий острый гравий. Куда его вели, он не видел, но вели недолго. Затем, зашвырнув в повозку, заперли двери. В темном деревянном коробе Калину полегчало. Белые пятна еще плавали перед глазами, но зрение потихоньку возвращалось. Немного привыкнув к освещению, Калин осмелился заглянуть в узкую щель. Длинная серая стена. Имперцы. Ворота. Городские улицы. Громыхая оббитыми железом колесами, проехали по каменной мостовой, свернули к дворцовым стенам. Их Калин узнал. Еще немного телега ползла вдоль них, потом остановилась. Калин подумал, что его привезли во дворец, чему немало удивился. Изначально, услышав голоса, он решил, что пришли его забрать для казни, так как за убийство имперцев это была единственная кара. Он смертник, и он это знал. Но когда услышал от карлика про казематы, в душе затеплилась надежда – побарахтаемся еще. Въехали сквозь небольшой туннель во двор с длинными одно– и двухэтажными домами.