Корона мечей - Роберт Джордан

Эгвейн продолжала вглядываться в сверкающие точки, пытаясь найти сны Николь или Арейны. Если бы ей удалось проникнуть в них, она сумела бы сделать так, чтобы в их душах поселился страх перед Светом, перед неизбежным наказанием; он остался бы и после пробуждения и помешал женщинам нарушить данное обещание. Эгвейн руководила простая практичность, а не страх того, что она перешла границы дозволенного. Да, она поступила так, как никогда не поступала прежде, но была уверена, что в случае необходимости сделает то же самое снова. Делай то, что должно, а потом расплачивайся за это. Вот чему учили ее точно такие же женщины, как она сама, лишь чуть более сведущие в том, что на самом деле дозволено, а что нет. Придется расплачиваться – плати, не оставляй за собой долгов, чтобы не запутаться еще больше.

Даже если Николь и Арейна спали, найти их сны с первого раза очень нелегкое дело, практически невыполнимое. Могли понадобиться дни – точнее, ночи – усилий, прежде чем это удастся. В этом Эгвейн не сомневалась.

Она медленно продвигалась сквозь вечную тьму, приближаясь к одному из огоньков. Булавочное острие света росло, постепенно превращаясь сначала в сверкающую жемчужину, потом в радужное яблоко, в полную луну, пока, наконец, не закрыло полностью обзор, загородив собой все остальное. Девушка, однако, не прикасалась к нему, пока еще нет. Пространство тоньше волоса оставалось между ней и этим миром. Осторожно, крайне осторожно девушка проникла сквозь эту щель. Как могла она, лишенная тела, сделать это, было еще одной тайной, как и способность различать сны разных людей. Все дело в ее желании, так объясняли Хранительницы Мудрости, но это мало о чем ей говорило. Больше всего это походило на то, будто Эгвейн, приложив палец к мыльному пузырю, очень бережно, очень нежно надавила на него. Сияющая преграда, отделяющая ее от сна, замерцала, точно радужное стекло, запульсировала, как сердце, нежное и живое. Еще одно настойчивое надавливание, и она оказалась способна видеть то, что происходило внутри, что снилось Найнив. Еще чуть-чуть – и она шагнула внутрь, стала частью сна.

Это таило в себе определенную опасность, иногда даже смертельную, особенно если речь шла о сне человека с сильной волей. Например, если ходящая по снам проникала в сновидение мужчины, которым очень интересовалась. Не факт, что ему понравится это, и неизвестно, удовлетворится ли он одними извинениями. Возможно было и другое. Сделав определенное движение, будто перекатывая по крышке стола хрупкую бусину, Эгвейн могла выхватить Найнив из ее сна в другой, созданный ею самой и тоже являющийся частью Тел’аран’риода, но такой, которым она полностью управляла. Эгвейн не сомневалась, что способна сделать такое. Конечно, это было одним из запретных приемов, и к тому же вряд ли понравилось бы Найнив.

НАЙНИВ, ЭТО ЭГВЕЙН. НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, ПОКА НЕ НАЙДЕТЕ ЧАШУ И ПОКА Я НЕ УЛАЖУ ВСЕ С АРЕЙНОЙ И НИКОЛЬ. ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ВЫ ВЫДАВАЛИ СЕБЯ ЗА АЙЗ СЕДАЙ. ОБЪЯСНЮ ПОДРОБНЕЕ, КОГДА В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ УВИЖУСЬ С ТОБОЙ В МАЛОЙ БАШНЕ. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ. МОГИДИН СБЕЖАЛА.

Сон замерцал и исчез, точно лопнул мыльный пузырь. Несмотря на содержание того, о чем она говорила, Эгвейн хихикнула бы, если бы имела горло. Развоплощенный голос, звучащий во сне, мог испугать спящего. Особенно если у него возникали опасения, что тот, кому принадлежал голос, способен заглянуть и в сам сон. Очень может быть, Найнив не придет в восторг от того, что сделала Эгвейн, даже понимая, что это вызвано чрезвычайными обстоятельствами.

Снова вокруг вихрем закружилось сияющее блестками света бездонное море и снова остановилось, когда взгляд Эгвейн приковала к себе другая искрящаяся точка. Илэйн. Обе женщины спали где-то в Эбу Дар, скорее всего, очень недалеко друг от друга, но здесь расстояние не имело значения. Или имело, но какое-то совсем другое.

На этот раз, после того как Эгвейн оставила сообщение, сон запульсировал и изменился. На первый взгляд это был все тот же сон, но она чувствовала, что он преобразовывался во что-то другое. Интересно. Выходит, ее слова заставили Илэйн переместиться в новый сон? Они, однако, в любом случае останутся в ее памяти, и по пробуждении она вспомнит их.

Мысли о Николь и Арейне продолжали угнетать Эгвейн, и это невольно напомнило ей о Ранде. К несчастью, искать его сон было так же бесполезно, как сны Айз Седай. И он, и они умели защищать свои сны, хотя защита, создаваемая мужчиной, отличалась от женской. Защита Айз Седай напоминала хрустальный панцирь, бесплотную сферу, сплетенную из Духа и окружающую сон, точно прозрачный, но тем не менее непроницаемый экран. В свое время она потратила множество бесплодных часов, пытаясь проникнуть сквозь защиту Ранда. Вблизи защита, воздвигаемая Айз Седай, выглядела сияющей, а его – тусклой. Пытаться увидеть что-либо сквозь нее так же бесполезно, как сквозь мутную воду. Временами казалось, что в глубине этих серо-коричневых воронок и водоворотов что-то движется, но взгляд никогда не мог уловить, что именно.

И снова бесконечный рой огней закружился вокруг Эгвейн, и наконец она приблизилась к третьему женскому сну. Очень бережно. Так много всего пролегло между ней и Эмис, что у Эгвейн возникло почти такое же ощущение, будто она приближалась к сну своей матери. Не имело смысла отрицать перед самой собой, что в очень многих отношениях Эгвейн страстно желала походить на Эмис или, по крайней мере, действовать так, чтобы заслужить ее уважение. Почти так же сильно ей хотелось заслужить уважение только Совета Башни, но все же одобрение Эмис было для нее важнее. Эгвейн постаралась справиться с неожиданно нахлынувшей робостью и по возможности сделать так, чтобы ее голос звучал спокойно, но это ей плохо удалось.

ЭМИС, ЭТО ЭГВЕЙН. МНЕ НУЖНО ПОГОВОРИТЬ С ТОБОЙ.

Мы придем, прошелестел голос, отвечая ей. Голос Эмис.

Вздрогнув, Эгвейн отпрянула. И ей тут же захотелось посмеяться над собой. Да, по сравнению с Хранительницами Мудрости она, конечно, имела гораздо меньший опыт во всех этих делах. Давно канули в прошлое времена, когда она боялась, что неумение справиться с Единой Силой погубит ее. Однако здесь она временами по-прежнему чувствовала себя так, будто пыталась в бурю вскарабкаться на отвесный утес.

Внезапно Эгвейн уловила краешком глаза еле заметное движение. Одна из точек света заскользила среди моря звезд, медленно приближаясь к ней и становясь все больше, – явно по собственному желанию. Такое мог сделать единственный сон, единственный спящий. Эгвейн охватила паника, она страстно пожалела о том, что не имеет горла, чтобы пронзительно завопить, или выругаться, или хотя бы просто вскрикнуть. Это ощущение было тем сильнее, что, хотя она несомненно хотела немедленно сбежать, некая крошечная, но ощутимая частичка ее души жаждала остаться на месте и ждать.

Движение звезд замерло. Они попросту исчезли, а она оказалась стоящей около мощной колонны из красноватого камня, дыша так тяжело, точно пробежала не меньше мили. Сердце колотилось, – казалось, оно вот-вот разорвется. Немного отдышавшись, Эгвейн оглядела себя и судорожно – из-за все еще сбитого дыхания – рассмеялась. На ней было длинное, до пола платье из мерцающего зеленого шелка, затканное золотом и украшенное по корсажу и подолу узорной тесьмой. Корсаж поддерживал грудь заметно более полную, чем на самом деле. Талия, стянутая сплетенным из золотых нитей поясом, тоже была гораздо тоньше той, которую она обнаружила бы, проснувшись. Здесь, в Тел’аран’риоде, можно выглядеть как хочешь, что бы тебе ни вздумалось. Даже если желание было неосознанным, даже по неосторожности. Гавин Траканд явно оказывал на нее не то воздействие. Точнее говоря, совсем не то.