Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945 - Ганс Баур

Ему объяснили, что атаки комаров стали невыносимыми, и в болото вылили несколько сотен литров бензина, от которого, вероятно, погибли и лягушки. Потому прекратились и ночные концерты. Погибли также и громадные полчища комаров, но все равно их осталось слишком много. Они подтянули дополнительные силы. По этому поводу Гитлер сделал следующее замечание: «Вы видели этих идиотов? Они уничтожили лягушек и оставили комаров! Лягушки уничтожали тысячи комаров каждый день!» Загрязненные бензином пруды были старательно очищены, заполнены чистой водой, и в них запустили лягушек, специально привезенных из Финляндии!

А в Финляндии тогда возникли неожиданные трудности. Гитлер захотел переговорить с Маннергеймом. Я привез маршала из Хельсинки в Растенбург. Здесь он вел переговоры с Гитлером, а затем еще более интенсивные с Герингом. Гитлер, встретившийся с Маннергеймом лицом к лицу в первый раз, нашел его солдатскую манеру поведения очень впечатляющей, но результаты переговоров оказались далеки от ожиданий. Я доставил маршала обратно в Хельсинки. При расставании, в знак признательности за чудесный полет, он вручил мне орден Белой Розы, очень красивый на вид.

Гитлер направил рейхсминистра фон Нейрата со специальной миссией в Рим, а я получил задание послать в итальянскую столицу самолет, чтобы забрать его оттуда. Самолет, который я выбрал, совершил посадку в Мюнхене для дозаправки, и там летчик получил телеграмму, в которой говорилось о том, что фон Нейрат не покинет Рим вплоть до следующего утра. Самолет должен был оставаться в Мюнхене, а министр собирался прибыть туда из Рима на одном из скоростных «Хейнкелей», принадлежавших немецким военно-воздушным силам. Наш летчик подготовил самолет к вылету на следующий день и отправился в кино, тогда как радист и бортинженер остались в мюнхенском аэропорту.

У фон Нейрата изменились планы, и он отправил об этом соответствующую телеграмму вечером. Летчика искали, но безуспешно. Его так и не смогли найти! Министр же хотел лететь немедленно, поэтому представители военно-воздушных сил порекомендовали ему некоего сержанта, чтобы он перегнал наш самолет обратно в Растенбург, с нашей командой, но без нашего летчика. Вылет был назначен на 20.00. В тот вечер бушевало несколько грозовых бурь, в районе Вейхзеля и около Варшавы. Самолет с рейхсминистром на борту попал в бурю, продвигавшуюся с запада на восток. Сержант пытался пролететь сквозь нее, но у него не выдержали нервы, поскольку на борту находился сам фон Нейрат. И он стал облетать ее по краю. Тем временем сгустилась тьма, и по причине неблагоприятных погодных условий переговоры по радио стали невозможными. Из Растенбурга мы установили было радиосвязь с самолетом, но затем потеряли ее. Все наши дальнейшие ожидания оказались напрасными. Хотя мы продолжали надеяться на связь даже тогда, когда, по нашим расчетам, у самолета уже должен был закончиться запас горючего. Уже наступила полночь, и Гитлер очень нервничал.

Около часа ночи пришло сообщение с небольшой станции, расположенной вблизи польской границы. Самолет совершил вынужденную посадку и пришел в полную негодность, но фон Нейрат при этом не пострадал! За ним немедленно оправили несколько машин, и он прибыл на одной из них в ставку около четырех часов утра.

Рейхсминистр сообщил мне подробности. А на следующее утро на «Шторьхе» я полетел к месту аварии, где уже сержант рассказал мне обо всем случившемся. Самолет попал в бурю как раз на подлете к Варшаве и шел вдоль грозового фронта до тех пор, пока у него не кончилось горючее. Было уже темно, пилот ничего не мог разглядеть на земле. И вдруг он заметил небольшое озеро, поверхность которого в сгущающихся сумерках все еще отражала немного света. Около озера он заметил место, которое показалось ему подходящим для посадки, и, возможно, все бы закончилось хорошо, если бы это не было болото. Самолет слегка зацепился за березу, а затем начал погружаться в болото, разбив при этом шасси и сильно повредив крылья. Пассажиры, когда выбрались из самолета, начали вязнуть в трясине, но все-таки добрались до твердой поверхности. Где-то поблизости они нашли телефон и смогли связаться со ставкой. Все могло закончиться гораздо хуже, поскольку примерно в 100 метрах от места посадки возвышался небольшой холм высотой до 50 метров.

Я тут же просветил сержанта насчет полетов через грозовой фронт. Такие фронты обычно имеют в глубину от 15 до 20 километров. Летчик может выбрать не самый опасный участок или же, отследив направление фронта, развернуться к нему на 90 градусов и войти в него. 15 километров можно проскочить быстро, а далее будет простираться спокойная зона. Он бы прибыл в Растенбург без задержки. А вариант, который выбрал он, – самый неудачный из всех возможных.

После этого случая Гитлер отдал строгие распоряжения, чтобы в будущем к подобным полетам не допускали незнакомых летчиков.

Йодль должен был посетить Дитля в Рованиеми. Я полетел туда вместе с ним. Во время промежуточной остановки в Ревеле мы получили разрешение на полет в воздушном пространстве Финляндии. Маршрут до Хельсинки был строго расписан. Далее мы должны пролететь над городом, не совершая там посадку, и идти над лесами и озерами до Михели в окрестностях Выборга. Позиции финнов и русских в этом районе находились недалеко друг от друга. Меня уверили, что летное поле там, куда мы направляемся, вполне пригодно для посадки «Кондоров». Мы пролетели несколько сотен километров до Рованиеми, чтобы добраться до генерала Дитля. Военный аэродром располагался на гранитном основании. Йодль и я были сердечно встречены Дитлем, нас разместили в современном отеле, в котором в мирное время проживало много английских туристов, приезжавших в эти края на ловлю лосося. Сам Дитль жил в маленьком уютном финском домике, который подарил ему консул. В гостиной лежали большие медвежьи шкуры – охотничьи трофеи, добытые генералом. На стенах висел богатый набор оружия и рыболовных снастей. Дитль был солдатом, охотником и рыбаком.

Мы поужинали в деревянном бараке, приспособленном под столовую. Еду нам подавали члены «Лотта Сверд», финской женской молодежной организации, получившей известность далеко за пределами Финляндии. Когда с едой было покончено, Дитль разрешил закурить, отдав команду: «Можете курить!» Сразу после этого раздался страшный грохот, производимый деревянной колотушкой. Когда мы выразили свое удивление по этому поводу, Дитль объяснил: так дежурный офицер сообщает всем, что генерал разрешил курить. Если он этого не сделает, то заплатит штраф, который пойдет в фонд столовой. Отношения с подчиненными у Дитля поддерживались на чрезвычайно высоком уровне, и это произвело на нас сильное впечатление.

Тем же вечером (это был период летнего солнцестояния, когда день и ночь равны друг другу по продолжительности) я спросил у генерала Дитля, не сможет ли он одолжить мне свой спиннинг. Генерал ответил: «Баур, можешь рыбачить до полуночи. Позже рыба не клюет. Она опять начинает клевать примерно после трех или полчетвертого утра». Я просидел с удочкой до часа ночи, и оказалось, что он был прав. Рыба клевала до полуночи, а затем перестала. Я вернулся в столовую, где и продемонстрировал свой улов – пять щук. Дитль удивился, что я наловил так много рыбы за такое короткое время.