Инга Артамонова. Смерть на взлете. Яркая жизнь и трагическая гибель четырехкратной чемпионки мира - Владимир Артамонов

…Все эти показания наши звучат нынче, может быть, сумбурно, но тогда нам было трудно совладать со своими чувствами. Для нас с мамой (у бабушки вскоре началась предсмертная агония) весь мир рухнул. Ощущение было такое, что над нами надругались. Лично я в течение месяца не спал, сон отлетел от меня напрочь, на работу я ходить не мог. Казалось, что не существует никакого средства, чтобы приобрести прежнее состояние. Буквально ничто не могло переключить внимания от этого трагического события, и в течение очень длительного времени удерживалось это тяжелое напряжение. И давать показания нам тогда очень непросто было. Их мы давали со слезами, волнением. Маму множество раз допрашивали, меня – тоже. Очную ставку с убийцей устраивали – для выяснения всевозможных деталей. Можете представить, каково нам было смотреть на него, а тем более слушать его изворачивания, вранье! В течение нескольких месяцев длилось следствие. В прокуратуре Москвы мы с мамой стали частыми посетителями. По пяти и более часов длился каждый допрос.

Поскольку в одном показании невозможно было изложить все без исключения обстоятельства этого трагического дня, а также предшествовавших ему, в последующих показаниях вспоминались какие-то новые детали, ранее выпущенные из внимания, добавлялись все новые и новые подробности. А кое-что вспоминалось уже значительно позже, когда закончилось следствие и даже когда уже прошел суд. Я удивляюсь, как вообще мы могли тогда что-то еще рассказывать, вспоминать, быть последовательными и точными в изложении. Но все-таки это было сделано…

А вот обещанное показание врача скорой, а также отдельные выдержки из заключения судебно-медицинской экспертизы.

Владимир Иванович Лебедев, врач скорой медицинской помощи, приехавший в составе бригады оказывать помощь Инге:

«4 января 1966 года я по вызову выехал на оказание помощи Ворониной. Когда мы приехали, она лежала на тахте. Реакция зрачков отсутствовала. Пульса не было. Артериальное давление 0. При нас Воронина сделала два агональных вдоха с интервалом примерно в 2 минуты. Первое, на что я обратил внимание, – это на ранку левой половины грудной клетки. Именно на этом я сконцентрировал свое внимание. Мы подключили аппаратное дыхание, стали делать массаж сердца. Я стал делать переливание полиглюкина в вену в области шеи справа через иглу Дедо. Игла большого диаметра, и [я] с первого раза не смог проколоть кожу на шее. Я сделал одну попытку и лишь во 2-й ввел иглу. При этом образовалась небольшая подкожная геморрагия размером с монету пять копеек, которая впоследствии, возможно, увеличилась. Таким образом, я сделал два прокола в шею справа в области грудинно-ключевой-сосковой мышцы. Однако это ни к чему не привело и результатов положительных не последовало. Во время нашего пребывания там приехали работники МУРа и с ними врач. Врачу я сказал, что мы делали, и обратил его внимание на то, что пытались перелить Ворониной полиглюкин. Других повреждений у Ворониной, кроме раны в области сердца, я не заметил.

Была ли у нее рана на животе, я не видел» (т. 1, л. 18, об.).

Из заключения судебно-медицинского исследования:

«3. Учитывая значительную глубину раневого канала (10 см), повреждение хрящевой части 4-го ребра слева, следует считать, что колото-резаная рана груди, проникающая в плевральную полость с повреждением сердца, была нанесена со значительной силой.

4. Смерть Ворониной наступила от тампонады сердца, в результате колото-резаного ранения сердца, проникающего в полость правого предсердия.

5. После нанесения вышеуказанных повреждений Воронина могла в течение короткого времени совершать определенные сознательные действия, как то: разговаривать и передвигаться.

6. Ранения сердца относятся к тяжким, опасным для жизни повреждениям, в большинстве своем быстро приводящим к смерти. В настоящее время в практике лечебных учреждений известны единичные случаи ушивания ранений сердца, закончившиеся выздоровлением, что в какой-то степени объясняется быстротой транспортировки больного и локализацией ранений сердца. Однако в каждом конкретном случае, так же как и в данном, нельзя высказаться о возможности сохранения жизни потерпевшей» (т. 1, л. 48).

А теперь я приведу поминутную раскладку времени с момента нанесения раны. В 13:10–13:15 Инга с мамой прибежали в квартиру на 6-м этаже. Потом мама сразу побежала звонить Сомовым. Сомова затем пошла на 6-й этаж, где находилась Инга. Инга еще дышала. Инга была жива минут 15. Машина пришла быстро после вызова. Ингу нужно было срочно оперировать – в хирургической машине! А вместо этого прокалывание шеи иглой, к тому же очень толстой, вливание полиглюкина (который, возможно, и не попал в вену, в кровь), потеря драгоценных минут – и смерть. Ведь рана была проникающая, глубокая, прямо в сердце. Оттуда начала выливаться кровь. На мой взгляд, Ингу все же можно было спасти. Остаюсь при своем мнении, что медицинская помощь была безграмотная. Если не сказать больше.

Воронин на следствии все время пытался себя обелить. Но я уже приводил высказывания о нем знавших его людей, в частности соседей по лестничной площадке, поэтому не хотелось бы повторяться. Можно лишь напомнить рассказ соседки Рычковой, как Воронин выгнал из квартиры бабушку, в присутствии соседей ударил Ингу, оскорблял ее, а потом, придя домой, бил ее призы и т. п.

Причина затеянного им скандала состояла в том, что после приема горячительного ему захотелось близких отношений с женой, которая устала после тренировки и отказала ему в этом. Тут же он стал обвинять ее в измене, фантазировать, вспоминать прошлое. Для Инги это была не жизнь, а ад! А когда следователь спросил Воронина, а располагает ли он фактами ее измены, он вынужден был признаться – нет! А вот в отношении его измены такие факты были налицо. И после того, как его вытолкнули из квартиры соседи, он, будучи сильно пьяным, в ночь куда-то уехал. Нетрудно догадаться – вероятно, удовлетворять свою похоть. Он ведь не привык ни в чем себе отказывать. Помню, при аналогичном конфликте Инга как-то сказала мне: «Думаешь, куда он сейчас уехал? К женщинам!» Сказала об этом спокойно, не возмущаясь, видно, уже все выгорело у нее внутри.

Вот такой Воронин. Себе – полная свобода и безотказная жизнь (брать нужно от нее все), а жене – террор для профилактики супружеской верности. И изображение из себя очень правильного, честного и порядочного человека.

После скандала с битьем хрусталя терпение Инги иссякло, и она решила порвать с ним. Воронин тут же опомнился, стал вымаливать у нее прощение, меня упрашивал помирить его с Ингой, нашу маму… Кое-как был установлен мир, но мир непрочный, ему требовалось еще пройти испытание.

Инга как раз отправлялась лечиться в Карловы Вары и сказала Воронину: «Пусть пройдет время, и будет видно, как дальше поступить».

Он ее бомбардировал письмами. В конце концов она ему ответила письмом. В нем как бы подводился итог их прежним отношениям.

Я приведу это письмо Инги полностью:

«От тебя идут очень грустные, печальные письма, а мне от них так больно. Я понимаю твое состояние, но я хочу, чтобы и ты меня пожалел, тем более что я приехала сюда лечиться. Но вот сегодня мне просто жутко, настроение кошмарное, меня никто не обидел, но я хочу плакать, сама не знаю почему. Боль камнем лежит у меня на сердце, и я ничего не могу поделать. Хочу домой. Очень хочу. Все так надоело, несмотря на то что здесь так прекрасно. Но мое состояние просто невыносимо. Я снова начинаю болеть. Я чувствую, что лечение не идет мне впрок. Одни неприятности, одни волнения. Я перестаю владеть своей волей и порой стала сомневаться, была ли она когда-нибудь у меня. Я постоянно думаю о нас, о тебе и, конечно, о себе. Мое сердце грустит, оно устало от такой жизни, которая у нас была с тобой. Я тебя очень прошу – будь хоть один раз объективным к моей земной душе. Ради бога, прошу тебя, не думай обо мне ничего плохого. Я не могу совершить ничего гнусного. Я уважаю себя, да и вообще физически меня не тянет ни к одному человеку. А на мелкий, дешевый флирт, ты знаешь, я никогда не решусь. Впрочем, ты прекрасно все это знаешь, но, несмотря на это, я не раз слышала и переживала твои несправедливые намеки и оскорбления по моему адресу. Но я хочу все тебе простить и забыть. Мне кажется, что ты должен понять, что так жить, как мы жили, просто невозможно. Я все эти дни только и задаю одни вопросы себе: почему, почему, почему наша жизнь так рухнула, почему я часто плачу, почему на моем сердце лежит большой камень, а близкий человек видит это, но не хочет замечать? За все время я видела очень мало счастливых минут. Больше печали, грусти, незаслуженных оскорблений, много другого. Вот сегодня я грущу, и для этого есть миллион причин. Многие из них ты знаешь. Душа моя больше не в силах молчать, она кричит, разрывается на части, я хочу говорить об этом только тебе. Ведь мы с тобой все-таки близкие люди, и нам обоим сейчас очень тяжело. Правда, все это мы сами себе сделали, но теперь все будет по-другому. Когда-то у нас с тобой были хорошие отношения. Потом вдруг все исчезло. И в этом виноваты мы с тобой вдвоем. Каждый из нас по-своему совершил ошибку по отношению друг к другу. Для тебя мое сердце было открыто настежь, но однажды ты закрыл его сам, а затем потерял ключ. А ты знаешь, как трудно бывает подобрать его к сердцу, которое тебе хочется иметь для жизни. Но сегодня я пишу тебе письмо, в нем открываю свое грустное сердце, с большими ранами, которые я очень хочу залечить.