Дожди над Россией - Анатолий Никифорович Санжаровский

посёлок. По-бе-ды! Только это возвернёт тебе доброе имечко образцово тире показательного ученика. Капитана ты честно заработал неявкой в школу. И все муки святые твои из-за горячего сострадания к ближнему.

Тут Алексей подержал на мне строгий выразительный взгляд.

— Хорош и твой ближний, шёл на капитана. Но схлопотал отлуп — опоздал на наши сборы. А пан Глебко общёлкал обоих! По авторитетным коридорным слухам, уточнённым у криницы, он, товарищи вьюноши, подслушал у своей души зов товарищей Магеллана и Лаперуза. И вследствие чего на всею декадищу отчаливал в Кобулеты на предмет вхождения в морское прозвание. Если ошибаюсь, можете не поправлять. Но!..

Страсть подожгла Алексея, ввергла в неуправляемую стихию стиха.

— Но Магелланы и Лаперузы

Нужнее чаю, кукурузе!

И кончил Алексей так:

— Глебиан вернулся к нам. Есть мнение дать ему капитана.

— Это ж две власти уже? — вскозырилась толпа. — Как понимать?

— Так и понимать. Ум хорошо, а два получше!.. Кто там выворотил, что я начал за здравие, а кончил за упокой? Уточняю. За что начал, за то и кончил. За победу!.. Ма-аленькая, лё-ёгкая корректировочка. Окончательно портфелики раздаём так. Пан Глебиан Кобулетский — капитан. Варит игру в центре…

— А Клыку кто уже давал капитана? — не унималась толпа. — Кто теперь Клык?

— Был Клыком и остаётся Клыком. Клык — правая нога Глебиана. Первый зам по обороне, по неприкосновенности наших родных ворот. С его чугункой надо быть при защите. Тогда мимо ни мышь, ни мяч не проскочат. Сами ж видали. Финтит, финтит какой из вражьего окружения. Обведёт-накроет одного, второго, третьего, а как стакнулся с Юриком — культурно пашет носом глубокую зябь. Юрик ещё то-от спец по дровишкам. Главный наш Сучкоруб! Если угодно, он же и Коса. Или Автоген. Незаменимый!.. Под случай выскакивает в нападку. Голы нам сильно не навредят! Вторым первым замом по голам назначаем этого торгового деятеля, — кивнул на меня. — Он по совместительству и вторая у Глебиана правая нога.

— А что, у Глеба обе ноги правые? — кто-то хихикнул в толпе.

— А вот кто спросил — тому сделаем левой и правую ногу. Будет бегать с двумя левыми! А то слишком большой вумник… Антоня — лёгкий, скорый на ногу, худей велосипедной спицы. Ему ль не забивать? Эта троица, уважаемое собрание, идёт мимо конкурса. Для начальства никаких конкурсов нигде не придумано… А протчих самурайчиков мы сейчас через ситечко… Через ситечко…

Алексей предупредил, что заявки тех, кто добыл за неделю всего-то по три провинности, даже не кладутся во внимание. Плюнуть да растереть! Три, два, один накол — топай на игру лишь как почётный зритель. Так что, ангелочки, поскорее летите на своих крылышках на лужок, загодя устраивайтесь у боковых линий. Посмотрите, как играют неангелы — не менее прекрасная половина человечества.

Потерявшие надежду попасть в команду наступающе, огневым валом загудели:

— Нечестно даже!

— Ну дал здоровицу![130]

— Какой-то трибабахнутый!

— Чумородина!..

Алексей державно свёл руки на груди:

— Бунт отвергнутых ангелов? Образцовая публика, а пальца в ротик не занашивай… Ах вы, тюти-мути… Кончай, зеленятки, зубатиться! Не мешайте. С Богом! — И заотмахивался: — Кыш! Кыш!

Ангелы посверкали злобными взглядами и кисло побрели в сторону четвёртого.

— А теперь сведём дебет с кредитом.

Кандидаты вытянулись в шеренгу.

Папа Алексей медленно шёл вдоль. Каждый в свою очередь выставлял столько пальцев, сколько, по его мнению, наработал за неделю проколов. Никто не требовал перечислять твои проколы. Верилось на слово. Сколько скажешь, столько и будет. Проходным баллом была пятёрка.

Но на всякий аварийный случай всяк к растопыренной проходной пятерне приставлял два-три пальца другой руки. А Вовчик Слепков хлопнулся перед Хоттабычем на спину, задрал руки-ноги.

Что бы это значило?

Папа грубо задумался.

Володяша был сынок Василинки, той самой грешницы Василинки, с кем папа Алексей шалил, любил под крендель тайком пройтиться. И не только пройтиться.

Может, Вовуня боялся, что папа Алексей вдруг по-родственному заартачится, мол, ещё семейственность тут разводить, и не возьмёт его, Вовуню, и он пошёл лёг на такую крайность?

— Мальчик, сколько у тебя пальчиков? — в тягостной тишине вежливо спросил Алексей.

— Два на десять!

— Двадцать один, — понуро уточнил из хвоста шеренги Комиссар Чук-младший.

Вовчик благодарно посветил в хвост васильками своих глаз. Логика его проста, как вздох козлёнка. Больше очков — больше шансов выйти на игру.

— Шуточки не в струю! — шикнул Алексей. Кивнул Вовусе: — Вставай, мальчик. Смелый!.. Нападающим будешь в связке с синьором Антонеску, — и качнулся в мою сторону.

Мы видели в лицо всех, кто в течение недели слишком густо казаковал. Не всё коту Масленица. Вот и пришёл великий пост. Ляг костьми, но победку подай!

Право лечь выхватили Сергуня Смирнов, Андрей Попов, Шалун, он же Шалико Авакян, Васюха Мамонт, Алексей Мамонтов, Василиус Скобликов, Лёнчик Солёный, Валико Барсенадзе, Бора Гавриленко. Именно Бора, а не Боря. Бора — приморский ураган.

А про остальных вы уже слыхали.

Вывести на поле команду может и играющий под настроение её патрон, заслуженный мастер всесовхозной категории Алексей Половинкин.

Пока папа заводил тракторок полотняным ремнём с узелком на конце, все чинно утеснились в тележке прямо на полу; сидевшие сзади свесили ноги на землю. Наконец Мердесец завёлся, дрожа зафырчал, заотплёвывался злым дымом с кровью-искрами.

Алексей важно опустился на служившую сиденьем железную в дырках с копейку тарелку, взялся за долгие синие рычажки и только тут заметил, что трон пуст. Дурной знак. Свято место пусто!

Он крутнулся на своей тарелке. Побагровел.

— Капитан, на трон! Не ломай обычай!

Глеб послушно угнездился на синих рожках спереди у тракторка, припал спиной к горячей, к подрагивающей его ребристой морде.

За нашим тракторком с гиком катилась стадом мелкосня.

На шум липли к стёклам в удивленье распластанные взрослые лица.

— А сегодня у них начальник наш соседка! — тычет в Глеба Таня ложкой с пшённой синеватой кашей. Чижовы то ли ужинали, то ли обедали, то ли завтракали. Толкнула створки оконные шире, закричала: — Улыбнись, чёртушка! Иля аршин сглотнул? Глебу-у уня-я!..

Глеб будто и не слышит. Невозмутим, торжествен. Трон обязывает!

Из других окон лопались вдогонку рваные куски фраз:

— Ну ма-а, пусти на футбол… Не пустишь, сбегу же! А?!

— Настась! Сойди с ума, купи винца. Аж кричит, как наехать на портвешок надо. Инакше наша не возьмёт!

— Ну ежель гад четвёртый впундюрит хотько одну штуку, сымаю рубаху и иду во этим кастетом править челюстя. Бу знать, как заколачивать нашенцам!

За воротами посёлка затравянелая, ещё не размолоченная колёсами дорога ширью чуть просторней раскрытых