Детский сад - Джефф Райман

— Почему? — Наставница покачала головой. — Нет. Просто он позволяет себе, фундаментально изучив Платона, трактовать его в своем контексте.

Гнев оживал в Милене колючей распирающей спиралью.

— Я скажу вам, отчего Платон писал, хотя и ненавидел письмо как таковое, — сказала она. — Он писал, понимая, что находится в безнадежном проигрыше. Он проиграл. Все вокруг писали, и потому он тоже волей-неволей был вынужден прибегать к письму. Но он все равно его ненавидел. Писал, но ненавидел.

«Как я ненавижу вирусы. Которые тем не менее так мне нужны — сейчас, сию минуту, в полном объеме, — чтобы догнать».

«Платон — и проиграл?» — Примитивы так и покатились со смеху. Ох и смеху было! У Милены опять все вверх ногами. Платон, этот колосс Идеализма, не мог и не смел проигрывать. Кто, как не он, обосновал последовательное философское учение, правившее два тысячелетия и едва не погубившее планету!

Наставница, нахмурясь, укоризненно покачала головой.

— Давайте-ка потише, — приструнила она воспитанников. — Тише, ребята! Помните, что у Милены нет вирусов. Нам необходимо использовать то, что утверждают нам вирусы, не так ли? Что, по-вашему, мог бы сказать нам о Милене Деррида?

Возникла неловкая пауза. Готового ответа не было, поэтому Примитивы дожидались, что именно им скажут.

— Милена говорит, исходя из собственного личностного опыта. Она думает о вирусах примерно так же, как Платон думал о письме. Она видит текст сугубо своим, свойственным лишь ей образом. И это неизбежно, не так ли? Ведь Милена читает книги сама. Те из них, что пока еще у нас сохранились. Кстати, Деррида писал также и о чтении.

Она снисходительно улыбнулась. А потом повернулась к Роуз Элле и сделала жест в сторону Милены: «Вот оно, наше чудо в перьях. Прошу любить и жаловать». Новая Воспитательница снова ей улыбнулась.

«Ну-ну. Давай, дерзай, — с вызовом подумала Милена. — Небось хочешь, чтобы я в ответ тоже улыбнулась? Посмотрим, дождешься или нет».

Она снова повернулась к мисс Хейзел.

— Вы всегда говорите нам: «Помните, запомните», — сказала Милена. — «Помните, ребята». Но почему-то ни разу не сказали: «Подумайте, задумайтесь».

Все растерянно смолкли. Примитивы знали, что все считают их за недоумков. Милене пришлось перебороть в себе неловкость за то, что она так безжалостно им об этом напоминает.

— Это большая отдельная тема: различие между памятью и разумом. Давайте сделаем перерыв. Всем спасибо. Мы очень хорошо, плодотворно подискутировали. У меня есть ощущение, что я очень многое для себя почерпнула.

Сев за стол, Наставница принялась обсуждать с Примитивами их индивидуальные задания. Паулина, например, занималась вязкой свитера.

— Очень даже неплохо, — похвалила Наставница, рассматривая полуготовое изделие.

К Милене подошла Роуз Элла, новая Воспитательница.

— ВЫ ЗАМЕРЯЛИ НАС на скорость реакции? — спросила она Воспитательницу. — Я что-то не видела, как вы делали замеры.

— Нет, я здесь не за этим, — отвечала та, опускаясь рядом на корточки. На вид ей было лет тринадцать-четырнадцать. Взрослая.

— Ну и как впечатление? Мы, наверно, тугодумы?

— Для тебя это все, похоже, просто ужасно, — сказала Роуз, тронув ей ладонь. — В тебе столько рассудительности. А память подводит.

Милена с досадой закатила глаза.

«Ой-й, шли бы вы все. И эта тоже: такая симпатичная, а дура дурой».

— Вы специализируетесь на дефектах обучения? — спросила Милена.

Роуз запросто уселась возле нее на пол.

— Не совсем. Когда я обучалась на педагога, акцент у нас был немного иной. Такая, знаешь ли, новая мода в методике. Ты же понимаешь, мода есть во всем.

Милене ее манеры импонировали: по крайней мере, она говорит в открытую.

— Так что там нынче в моде? — полюбопытствовала она, несмотря на некоторую скованность.

— Оригинальность, — ответила Роуз Элла. — Нам советовали искать в людях оригинальность и ее развивать. Ведь посмотри, никто не предъявляет ничего нового. Ни в науке, ни вообще.

— Так получается, я оригинальная, что ли?

— Думаю, да, — кивнула Роуз вполне серьезно. — Никогда не слышала, чтобы кто-то вот так рассуждал о Платоне.

В глазах у Милены защипало, к горлу подступил комок. От любой похвалы у нее сжималось сердце: она была ей так непривычна, и вместе с тем так нужна.

— Да уж, большая мне с того польза, — хмыкнула она, глядя себе под ноги.

— Тебе нравится театр? — нежно спросила Роуз.

— Они вас, наверно, проинструктировали? — все еще ершилась Милена, а сама не знала, куда девать руки: хоть бы вязанье какое или медяшку драить. Как назло, в такие моменты руки всегда оказывались не заняты. — Не знаю. Просто нравится представлять, как там все происходит на сцене. Ну там, костюмы, свет. Я в том году ставила рождественский спектакль. — Милене захотелось рассказать этой симпатичной девушке о костюмах, о золотых туфельках и какое там у них было медное ведерко со льдом, где якобы находится мирра.

— Точно, мне же про это рассказывали! — на секунду забывшись, по-детски воскликнула Роуз. Она откинула назад белокурые локоны, и из-под них умилительно проглянули ушки. — Говорят, было просто здорово! Жалко, меня там не было.

— Ах, вот оно что. Вам все рассказали, — осеклась Милена на полуслове.

«А я-то уж было поверила, что ты говоришь от души». — Милена отодвинулась вплотную к стене и села, прислонившись к ней лопатками. — «Все, воспиталке больше ни слова». На следующие несколько вопросов она отвечала односложно: «да», «нет».

Вид у Роуз Эллы был пристыженный. Увлекшись, она забыла, чему ее учили: никогда не говори наперед, особенно дефективному, что тебе уже известно, о чем он собирается сообщить. Эту мысль новой Воспитательницы Милена расшифровала без труда. Та, поспешно пытаясь как-нибудь исправить положение, стала рассказывать о своей семье. О том, что отец у нее реставрирует мебель, а мама — Стеклодув.

— Ты никогда не видела, как выдувают стекло? — спросила она. — Можно часами смотреть не отрываясь!

— Что, будущую профессию нащупываете? Разместить хотите? — хмыкнула Милена.

— Вовсе нет, — даже обиделась Роуз. — Просто я горжусь своей мамой.

— А моя вот умерла, — сказала Милена. — Она была двинутая. Ну не совсем чтобы двинутая, но… Вот так мы здесь и оказались. А сами мы из Чехословакии. Хотя вам это уже известно.

— Нет. — Роуз задумчиво покачала головой.

— Ой, только не говорите, что вас не знакомили с моим личным делом, — скептически заметила Милена.

Роуз со вздохом поглядела себе на руки, затем опять на Милену.