Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд

В этих рекомендациях объяснялось, что усмирение может оказывать значительное психологическое воздействие на всех участвующих, в том числе и свидетелей происходящего. Одним из основных принципов было то, что усмирение следует применять только в случае необходимости, обоснованно и пропорционально представляемой угрозе. Также в них утверждалось, что неправильно примененное усмирение может привести к смерти человека, так что следует использовать только утвержденные методы и только уполномоченным, обученным персоналом.

Как только процесс начался, необходимо полностью его контролировать. Мне нравится думать, что на составленные мной рекомендации оказал влияние мой летный опыт. Когда в самолете два пилота, только один из них полностью контролирует полет, и при передаче управления от одного другому оба пилота должны устно это утвердить.

Первый пилот: Контроль принял.

Второй пилот: Контроль передан.

Такой заведенный порядок вносит ясность в кризисной ситуации. Так что мне пришла в голову идея перенести распространенную в авиации практику на кризисную ситуацию в случае усмирения. В данной ситуации контроль находится в руках человека, ответственного за голову, шею и дыхание усмиряемого. Даже если это самый младший из присутствующих полицейских, он должен взять на себя контроль, сказав: «Я контролирую ситуацию». Остальные должны это подтвердить: «Теперь ты контролируешь ситуацию». Самое же главное: наличие контроля дает человеку право приказать немедленно освободить усмиряемого и его должны все слушаться.

Разумеется, этим дело не ограничивается: необходимо также отслеживать физическое состояние человека, снимать происходящее на видео, составить рапорт и отчитаться о случившемся. Главной же целью было превратить насильственное усмирение в духе регби в нечто, применяемое только по необходимости, а также контролируемым и безопасным образом. В результате уровень смертей в процессе усмирения властями значительно сократился. На самом деле теперь стало гораздо опаснее быть арестованным гражданским лицом либо охранником в клубе или магазине.

После того как полицейские по делу Джой Гарденер были оправданы, общественность стала требовать публичного расследования. В чем было решительно отказано. Что же касается дела Стивена Лоуренса, то было очевидно, что расследовавшим дело полицейским были известны некоторые имена и у них были даже подозреваемые. Тем не менее никакого разбирательства не было, так что родители и друзья Стивена начали героическую и благородную борьбу за справедливость. Они подали гражданский иск против трех из пяти предполагаемых убийц.

Меня вызвали на этот суд в качестве свидетеля. Королевский адвокат Майкл Мэнсфилд выступал от имени семьи в непривычной для него роли частного обвинителя. Тем не менее все было тщетно. На глазах у всего мира обвинение рухнуло чуть ли не до начала разбирательств из-за отсутствия свидетельств, которые судья счел бы приемлемыми для рассмотрения. Хуже того, из-за существовавшего в то время закона о повторном привлечении к уголовной ответственности этих троих больше никогда нельзя было отдать под суд за то же самое преступление и, казалось, для семьи Лоуренса надежды добиться правосудия были потеряны.

Тем не менее они с этим не смирились. Теперь они стали требовать расследования. Казалось, общественность полностью на их стороне. Многие были шокированы оправданием полицейских по делу Джой Гарденер. Теперь же люди стали полагать, что расследованию дела Стивена мешали те же самые расистские взгляды, что и привели к его смерти, и даже публичное расследование – которое проводится только по инициативе министра правительства и значительно превышает по масштабу и юридической силе коронерское расследование – стало казаться реальной перспективой.

Терпение и настойчивость родных Лоуренса наконец все-таки привели к расследованию. Пяти подозреваемым были высланы повестки. Они явились, однако отказались, воспользовавшись своим законным правом, отвечать на какие бы то ни было вопросы. Коронер, по закону не имевший права называть убийц по имени, был не в силах что-либо предпринять из-за их наглого молчания. Присяжные, однако, нашли способ это обойти и находчиво заключили в феврале 1997-го, что Стивен Лоуренс был «противоправно убит в совершенно неспровоцированном расистском нападении пятью белыми молодыми людьми». Они точно так же могли сказать: «…пятью белыми молодыми людьми, сидящими перед нами». И газета Daily Mail практически так и поступила, опубликовав фотографии всех пятерых, назвав их по именам и предложив подать на газету в суд, если она не права.

Возмущение общественности из-за того, что напавших на Стивена так и не арестовали, достигло такого накала, что по крайней мере появилась реальная надежда на проведение публичного расследования недобросовестного исполнения лондонской полицией своих обязательств, которого так настойчиво все требовали. Лично я был рад подобному значительному шагу в сторону перемен, который теперь вынуждал пересмотреть поведение властей и полиции. Я не мог не заметить, что многие из смертей под арестом или при усмирении, с которыми я имел дело, были смертями темнокожих, и, проще говоря, потенциально повышенная уязвимость некоторых людей с серповидно-клеточным признаком определенно не объясняла этого расхождения. Я понимал, что перемены необходимы, однако не мог себе представить, как эти изменения могут произойти. Во время осмотра тела Стивена Лоуренса мне и в голову не могло прийти, что именно эти ножевые ранения на протяжении последующих 20 лет будут движущим фактором этих перемен.

После восьми лет работы в больнице Гая я почувствовал, что засиделся на месте. Под крылом Иэна Уэста мне было уже несколько душно, но, несмотря на нашу дружбу и его многочисленные обещания меня повысить, он так и не сделал этого. За его спиной я напрямую подал декану заявление на должность старшего лектора, и меня сразу же повысили. Иэн же на самом деле не хотел, чтобы я, а возможно и вообще кто-либо, стал его заместителем. Что касается его потенциального раннего выхода на пенсию, чтобы в полной мере наслаждаться загородным образом жизни, состоящим из охоты, стрельбы и рыбалки, то Иэн ясно дал понять, что подобных планов у него нет даже на отдаленное будущее.

Я ждал, когда освободится место где-нибудь еще, и продолжал заниматься своей работой. К этому времени – дело шло к середине 1990-х – оба моих ребенка ходили в среднюю школу, и порой мне удавалось мельком разглядеть в их юных лицах не маленьких детей, которыми они когда-то были, а взрослых, которыми им предстояло стать. Мне всегда было тяжело проводить вскрытия детей – ровесников моих сына и дочери: был, пожалуй, единственный случай, когда моя рука дрогнула – на мгновение – над телом. И теперь, когда они подросли, у меня, казалось, стало больше дел, связанных с детьми. Неужели раньше я их просто избегал? Или же детская смертность реально возросла?