Грозная туча - Софья Макарова

— Я их не оставлю у себя! — заверила Пулавская. — А помочь им надо!

Пока шел этот разговор, французы подошли к крыльцу и умоляли позволить им отдохнуть.

— Не в силах мы идти далее! — говорили они. — Нош все в ранах, голова болит и кружится от усталости и голода.

— Вас запрещено принимать! — отвечала госпожа Пулавская, скрепя сердце.

Один из троих, самый молодой, поднял свои руки, едва прикрытые лохмотьями, и указал на худобу их. Это был чистейший скелет, обтянутый кожей.

— Не принимайте их! — сказал Ксаверий тетке. — Куда мы их поместим? Помните, на фольварке лежит Корзун в тифе?

— Не дайте погибнуть человеку от истощения! — говорил между тем несчастный. — Я уже не в силах идти далее. Я умру тут — подле вашего дома… А меня ждут мои… У меня отец и мать… невеста… Сжальтесь!

И он весь задрожал от внутренних рыданий. Пулавская не выдержала и позволила французам отдохнуть несколько дней в сарае, служившем некогда для выделки кирпичей.

Янек вызвался тотчас же отвести их в этот сарай, находившийся за полями около леса, но мать не разрешила ему это и, призвав управляющего, поручила ему устроить в сарае все для пришельцев и предупредила их, что в случае какой-нибудь надобности они должны в указанном месте бить в доску, чтобы вызвать к себе кого-нибудь из усадьбы.

Панна Чернявская дала им съестного на два дня, а управляющий сам отвел их прямо от цветника по меже в сарай и оставил им ружье, пороха и пуль, чтобы они могли защититься от медведей, приходивших лакомиться медом, малиной и овсом. По пути в сарай была небольшая полянка, он указал им на нее и, подав доску и палку, показал, что именно в этом месте надо и стучать в нее.

Прошло более двух дней. Французы не подавали условного знака, и о них уже стали в доме забывать, как на третий день поздно вечером раздалась на полянке усиленная трескотня — это колотили в доску. Ксаверий Пулявский собрался идти узнать, что понадобилось французам, а Янек вызвался отнести им корзину со съестным, приготовленную наскоро панной Чернявской.

Двоюродные братья быстро прошли межой к полянке и нашли французов, возившихся втроем около чего-то темного, бившегося на земле. Стемнело уже, и трудно было рассмотреть, что это за животное. «Неужели медведь?» — подумал Янек с любопытством и хотел подойти ближе к убитому, но один из французов загородил собой животное и обратился к Янеку со следующей речью:

— Наконец мы нашли случай отблагодарить вас за вашу доброту к нам. Мы вас избавили от страшного чудовища, скрывавшегося у вас во ржи. Вот оно!..

И он отстранился, указав на все еще трепетавшее животное. Увидав его, Янек вскрикнул и расплакался. Это был Бубо, избитый палками, бившийся в предсмертных судорогах.

Не сказав ни слова, Янек бросил корзину с провизией на землю, схватил на руки бедную птицу и пустился с нею домой.

Домашние приняли большое участие в его горе и старались всеми возможными средствами спасти несчастную птицу. Они опрыскивали ей голову водой и вином, вливали ей в клюв валериановые капли, но ничего не помогло, и бедный Бубо испустил свой последний вздох на руках у Янека, печально глядя на него круглыми, желтыми, словно гиацинты, глазами.

Янек долго плакал над мертвым любимцем и в своем горе объявил, что ни за что не станет более ходить к этим злым французам, убившим его милого Бубо. Как ни уговаривали его старшие, что бедняги вовсе не желали сделать ему неприятное, а напротив, думали услужить, убив филина, так как они не имеют понятия о естественных науках и не знают, что филины не вредят хлебным растениям, а приносят пользу, уничтожая полевых мышей, но Янек никак не мог простить им смерти своего любимца и отказывался наотрез выслушивать их извинения.

Прошли еще два дня, французы не уходили, и к вечеру снова раздался призывный стук в доску. На этот раз Ксаверий пошел к ним один.

— Пора бы вам и в путь! — напомнил он французам. — Вот уже пять дней, как вы здесь.

— Не можем! — отвечали они. — Вот видите, заболел наш товарищ Ксавье, — указали они на красноречивого оратора, с таким пафосом рассказывавшего Янеку об убитом ими «чудовище»; впалые щеки его были покрыты ярким, болезненным румянцем, всклокоченные волосы торчали неряшливыми космами; он лежал неподвижно на спине, закрыв глаза и вытянув руки.

— Ну, что там случилось с моим тезкой? — сказал Ксаверий, наклонясь к нему и дотрагиваясь до его лба.

Лоб у больного горел, хотя он трясся в ознобе.

— Нужно уложить его в постель! — сказал Пулавский, отдернув в испуге руку от Ксавье. — Я сейчас пришлю работника помочь вам отнести его…

Мартын, явившийся через полчаса, чтобы помочь французам перетащить на фольварк их больного товарища, нашел только одного Ксавье, лежавшего без помощи в сарае на соломе. Больной старался что-то объяснить ему, указывая на дверь и на себя, обводя рукой вокруг своего исхудавшего стана и хватаясь за голову и грудь, но Мартын, разумеется, ничего не понял из его слов и жестов, и скорее отнес, чем отвел больного на фольварк к Грохольскому и уложил его на постель умершего Корзуна.

Между тем Ксаверий Пулавский, вернувшись в дом, застал там гостей. Явился совершенно неожиданно какой-то французский граф с сыном, имени которого хозяйка дома не запомнила сразу. Они оба были прекрасно одеты и приехали в дорожной карете, запряженной четверкой. Молодой граф объяснил, что их понесли с горы лошади, карета опрокинулась, и его отец ушиб себе раненое плечо. Опасаясь дурных последствий для старика, еще не вполне оправившегося от раны, он старался разузнать, нет ли поблизости какого-нибудь доктора. Ему указали на усадьбу госпожи Броньской, но оказалось, что ее доктор был отозван в усадьбу госпожи Пулавской, а оттуда должен был проехать еще далее к больному помещику, и неизвестно, когда он вернется оттуда обратно. Эти сведения заставили их решиться обеспокоить госпожу Пулавскую столь поздним визитом, в чем они и просили у нее извинения.

— Доктор находится в настоящее время на фольварке, — сказал им Ксаверий Пулавский.

— Что же он там делает? — удивилась Пулавская. — Ведь Корзун умер.

— Заболел один из французов, принятых вами, тетя!

— В таком случае можно позвать доктора сюда! — заметила хозяйка дома.

— Мы поедем на хутор! — оживился молодой граф. — И я вызову доктора взглянуть на ушиб моего отца.

— А вы не боитесь заразы? — спросил его шепотом Ксаверий. — У нас на фольварке многие умирают от тифа.

— Кто пережил в России двенадцатый год, тому никакая смерть более не страшна! — сказал молодой граф с грустью. — Отца я не допущу войти к больному, — добавил он, поразмыслив. — А вызову доктора к карете. Кстати, мне хочется взглянуть и на больного. Может быть, он мне знаком.

— Это простой солдат! — сказал Пулавский. — По остаткам его мундира видно, что он служил в кавалерии.

— Тем более! — воскликнул граф. — Я сам тоже служил в кавалерии.