Дэмономания - Джон Краули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Перед тем как ты появился в моем доме в Мортлейке, мне поведали о тебе», — сказал Джон Ди.
«Твоя земля полна соглядатаев, как дохлая собака червей».
«Те соглядатаи не были людьми. О тебе говорили не земные обитатели, но те, кто пребывает вовне. Они рассказали о твоем нраве и твоей судьбе, но не о мыслях».
«Хорошо, хорошо, — сказал Бруно. — Bene bene. Как будешь говорить с ними, передавай привет и благодарность за внимание к моей особе. Я уверен, что не знаком с ними».
«Они сказали, что ты в тот день не желал мне добра. И собирался похитить у меня то, что мог получить и так, — ту вещь, отдав которую я не обеднел бы».
«И что же это?» — спросил Бруно, ощерившись по-волчьи; на деле он прекрасно знал, о чем речь.
«Сказано было: мой камень, моя литера. Полагаю, имелся в виду некий знак».
Джордано Бруно увидел — сцена перед внутренним взором переменилась, словно разыгрывали маску, — сумрачную и тесную библиотеку в Мортлейке, на левом берегу Темзы, куда четыре, нет, пять лет назад он пришел вместе с польским графом Ласкусом, или Аласко. И нашел там книгу (он вспомнил, как рука его отпихнула другую книгу, какой-то альманах, чтобы добраться до нее): книгу, содержавшую вещь, которая на самом деле не камень, не литера, не имя, не человек и не знак, но все это разом.
«Я начертил этот знак до того, как понял его смысл и природу, — сказал Джон Ди. — Начертил его с помощью циркуля и линейки. Я был молод, мне еще тридцати не исполнилось».
Англичанин начал рисовать посохом на полу в центре пеие Saal знак, который был ему открыт или им придуман. Семь долгих лет, подобно Иакову, пасшему овец Лавана{247}, он нянчился с ним, то и дело вглядываясь, пытаясь постичь его смысл: ключ, замок к которому утерян или еще не найден.
«Прежде всего, он содержит священный Тернер, — говорил Ди, — две прямые и точку пересечения. Тернер порождает земной Кватернер, вот он, четыре прямых угла и четыре прямые линии».
Бруно глядел, как возникает знак, — словно черты на полу вырубал резчик по камню. Из четырех частей и четырех отделов комнаты к литере приглядывались стихии и времена года: их глаза (лисьи и рыбьи, из астр и васильков, из огня и гнилушки) теперь взирали вниз, на пол.
«В нем Крест Христов, — сказал Ди. — В этих линиях — знаки четырех стихий: Земли Воздуха Воды Огня; в этих линиях двенадцать знаков зодиака и семь планет».
Знак вспыхнул в сознании Бруно. Он появлялся на каждом повороте пути Ноланца, подобный большеголовому, одноглазому и безрукому ребенку; выбитый на печатях докторов и книгопродавцев, отпечатанный на корешках старинных книг, нарисованный на стене уборной; он исчезал, стоило посмотреть еще раз, он тускнел, расплывался, оказывался чем-то другим. Знак взывал к нему и предупреждал; называл по имени. Или нет. Бывало, месяцами Бруно не вспоминал о нем, месяцами только о нем и думал. Сотни знаков, которые он вырезал по дереву, рисовал пером, чертил мысленно или на земле с помощью чудесного циркуля Морденте, были попытками уйти от него, вытеснить чем-то своим. Бруно страшился мысли, что этот знак окажется последним, что он увидит в жизни.
«Я полагал это, — говорил Джон Ди, — символом той единственной сущности, из которой создан мир. Иероглифом монады, Единого, чьи изменения заключают в себе все многообразие видимых нами форм…»
«Нет такого знака, — сказал Бруно. — Единое невыразимо. Будь у него знак… Нет. Его нет».
«Что ж, — сказал Джон Ди. — Раз уж ты так алкал его — если и вправду алкал, — может, ты скажешь мне, что это».
«Не могу. Синезий{248} говорит, что знаки величайших дэмонов состоят из кругов и прямых линий. Возможно, это один из них; его имя, его зов».
«Чье имя? Чей зов?»
«Микрокосма, — ответил Бруно. — Величайшей из всех Сил. Глава его — Солнце, и Луна — корона; тело его составляют крест четырех стихий, знаки планет и созвездий. На середине пути между immensum и minimum,[58]{249} между червями и ангелами. Никто другой не может притязать на это. Другое имя ему — Человек».
«Великий еврей из этого города{250}, — вставил Джон Ди, — говорит, что до сотворения мира Адам состоял из кругов и линий».
«До сотворения мира?»
«Он говорил: Господь отграничил Себя от пространства внутри Себя{251}; сие породило точку, которая вмещала все, чем была — а может, и есть, — Вселенная; она была очерчена окружностью и пересечена линией. Адам Кадмон».{252}
«Пустота в сердце Божьем есть… Человек, — произнес Бруно. Он содрогнулся всем телом и покачал головой: — Нет, нет».
«Что ж, — сказал Джон Ди. — Наверное, я уже никогда не узнаю. Ведь она ушла».
«Она?»
«Та, которая обещала мне поведать об этом знаке; предупредившая о тебе. Она ушла, и я уже не смогу спросить ее».
«Твои семамафоры{253} ничего не говорят, — сказал Бруно. — Они суть Основания мира; они произносят только свои имена».
«Она сообщила мне: среди сил идет война. Беги от них, сказала она, но берегись, чтобы не попасть в руки других сил».
Знак, пламеневший в центре императорского зала, остыл от красного до иссиня-черного, словно окалина. Джордано Бруно стер его.
«Вопрос в том, кто станет хозяином{254}, — сказал он. — Только и всего».
Двери в конце галереи открылись, и вошел гофмейстер. Они стояли и ждали, покуда тот чинно двигался к ним через всю залу по блестящему полу. Когда он подошел, оказалось, что в руках у него два письма, по одному для каждого. Он вручил их с легким поклоном.
«Так-так, — сказал Джордано Бруно, вскрыв свое. — Меня призывает его величество».
Он прикоснулся письмом ко лбу и сделал им знак: ведите. Гофмейстер вновь поклонился, отступил, повернулся и вывел Бруно из залы.
Джон Ди прочитал короткое послание:
Его Святейшее Величество требует, чтобы вы немедленно доставили ему ту великую ценность, которую обещали. А ежели вы к тому не способны, он желает, чтобы вы всенепременно передали слугам Его Величества того, кто был предоставлен вашим заботам.
Он сложил письмо, положил в карман и подумал: пора исчезать. Пора, пора, и, может быть, пора уже прошла.
Давным-давно где-то в далекой стране царил Золотой Век, когда люди были ослами.{255}
