Похищенный - Даниэла Стил

— Ты едешь?

— По-моему, я не смогу, — ответила она. Сейчасголова разболелась так, что она не могла ни открыть глаза, ни сесть на постели,так что невозможно и думать о том, чтобы ехать в суд.

— Ты городишь чушь, — скривился Малкольм. —Надо ехать. Ты хочешь, чтобы все решили, что ты боишься?

Его слова прозвучали так угрожающе, словно он говорил провеличайший грех. Страх — второй смертный грех. А первый — слабость. А любовь?Это тоже грех? Может, она грешна, потому что любила Чарльза… Андре… Ту девочку…Тедди… Интересно, к какому разряду относит Малкольм любовь? И существует ли длянего такое понятие? Или для него существуют только ответственность,обязательство, долг? Голова идет кругом. Быть может, любовь — это касаетсятолько Бригитты…

— Мариэлла, если ты не поедешь, они подумают, что ты всговоре с Делони и поэтому боишься услышать приговор. Ты этого добиваешься?Чтобы потом газеты смаковали твое поведение на все лады? Ради Христа, вставай.Поехали. Надо уметь переносить трудности.

Он уже открыто кричал на нее. Ее била крупная дрожь. Иоткуда-то появилась сила, о которой сама Мариэлла не подозревала. Она смогласесть, снять с головы полотенце и взглянуть мужу в глаза.

— Я всю жизнь переношу трудности, Малкольм. Такие, окоторых ты даже сейчас не имеешь понятия. Так что не учи меня.

Еще никогда Мариэлла не осмеливалась говорить с ним такимтоном. И сейчас решилась только после того, как четыре месяца Малкольм беспрерывномучил ее. А ведь она не виновата, и Малкольм не виноват, и Чарльз, вероятно,тоже. Вполне вероятно, что украл Тедди какой-нибудь сумасшедший. Да и кто бы ниукрал, он уже сделал это. Этого не поправить. За что же винить ее сейчас?

— Выглядишь ужасно, — заметил с неодобрениемМалкольм.

Мариэлла умылась, причесалась, подкрасила губы, наделатемные очки и вслед за Малкольмом направилась к машине, думая о том, как давноона не видела Джона Тейлора.

Как всегда, она молча сидела в машине рядом с Малкольмом, каквсегда, держа его под руку, пробиралась через толпу в зал суда, как всегда,стремясь поскорее пройти мимо зевак, желающих поговорить с ней или хотя быприкоснуться, и благополучно миновать толпу репортеров и фотографов. В этот развсе это казалось еще мучительнее, потому что головная боль не утихала. Но вотнаконец они добрались до своих кресел, и Мариэлла сняла темные очки.

Впервые за все время процесса судья опоздал на десять минут.Том просматривал свои заметки, мрачный как туча. Чарльз сидел, прикрыв глаза.Том — мастер своего дела, но надежды почти не оставалось. Чарльз был уверен,что присяжные признают его виновным, если в суде не прозвучит официальнаяинформация о том, что игрушка и пижама были в его дом подброшены.

Судья вызвал Тома Армура для заключительного выступления, иадвокат уже поднялся с места, когда в зал вошел Джон Тейлор. У самого порога оностановился и пристально посмотрел на судью Моррисона, который, безусловно,хорошо запомнил его лицо. Прокурор и адвокат замерли. Никто, кроме них, непонимал, почему агент ФБР, неизменно опрятный и подтянутый, пришел на сей раз всуд всклокоченный, в рабочих брюках и в поношенном свитере. Выждав несколькосекунд, Тейлор прошел прямо к креслу Мариэллы, взглядом попросил извинения усудьи и что-то шепнул ей на ухо. Она сразу же встала и, не говоря Малкольму нислова, прошла к выходу вслед за Тейлором. Внимание всех в зале суда былоприковано к этим двоим. Поднялся приглушенный гул голосов, и судья ударил постолу молотком, требуя тишины.

— Позвольте напомнить вам, — возвысил онголос, — что мистеру Армуру предоставлено слово для заключительногозаявления.

Усилием воли Том запретил себе думать о том, почему Тейлортак поспешно вывел Мариэллу из зала, и постарался сосредоточиться на своейречи. Значит, нашли тело Тедди, и Джон решил рассказать Мариэлле все сразу. Нопочему он не вызвал и Малкольма? Том посмотрел на одноногого инвалида вколлегии, перевел взгляд на бывшую монахиню, затем на чернокожего музыканта иначал рассказывать им, какой замечательный человек Чарльз, какое несчастье, чтоон несправедливо обвинен в тяжких преступлениях. Он особо подчеркнул, чтообвинению не удалось устранить все сомнения в виновности его подзащитного.Таким образом, если господа присяжные вопросят свою совесть, они никогда неотправят на электрический стул этого человека только за то, что он в пьяномвиде болтал языком, не имея при этом намерения приводить свои угрозы висполнение. Он понимал и сам, что слушают его рассеянно. Как и он сам, каждый вэтом зале гадал, почему Мариэлла вышла так поспешно. Только Малкольм сохранялневозмутимость.

Джон и Мариэлла подошли к машине. Она поглядела на него сострахом.

— Что случилось? — задыхаясь, спросила она. —Что?!

— Я хочу, чтобы ты мне полностью верила. Мне надо тебя кое-кудаотвезти. Ты в порядке? — спросил он, вглядываясь в нее. На долю секундыона заколебалась. Рядом не было никого, кто сказал бы Джону, что утром Мариэллатеряла сознание.

— Все хорошо. Только голова сильно болит. — Онадаже вздрогнула от боли, но решительно открыла дверцу машины.

— Прости меня, ладно? Все не так плохо, я очень хочу,чтобы тебе было легче, но просто необходимо, чтобы ты поехала со мной.

Джон включил зажигание. Машина тронулась. С лица Мариэллы несходило испуганное выражение.

— Ты меня арестовал?

А что, может быть, и это возможно. Или Джон сошел с ума? ИлиМалкольм сказал ему, что она в сговоре с Чарльзом, он поверил и теперь хочетотомстить? Страх ее все возрастал. Машина двигалась в западном направлении.

— Господи, конечно, нет. — Он ласково потрепал еепо руке и пошутил, чтобы успокоить:

— А что, надо было арестовать?

— Не знаю. — Ее буквально трясло. — Я не знаюдаже, куда мы едем. А Малкольм не должен был поехать?

Ей вдруг пришла в голову та же мысль, что и Тому Армуру: ониедут опознавать тело Тедди. Она знала, что не выдержит, если увидит Теддимертвым. Возможно, Джон думает, что ей легче будет проститься с сыном вотсутствие Малкольма. Но Тейлор отрицательно мотнул головой.

— Не должен был. Мариэлла, я с тобой, и все будет впорядке. Верь мне. Это не то, что ты думаешь. Ты только не волнуйся, ничегострашного. — Он посмотрел на нее с нежностью и состраданием.

— Ты не можешь мне сказать, в чем дело? Мариэлла почтиплакала. В зале Джон только сказал: «Миссис Паттерсон, это очень важно, я прошувас пройти со мной». Малкольм был удивлен не меньше, чем она сама.

— Не могу, Мариэлла, прости. Не имею права. Он опятьпогладил ее руку. На ней осталось пятно смазочного масла. Мариэлла кивнула,пытаясь вернуть самообладание, но головная боль все усиливалась. Он беззаботноболтал, но она не могла не видеть, что он волнуется, что он непонятно почему сголовы до ног измазан грязью. И он был настолько озабочен, что даже не обратилвнимания на ее напряженное молчание.