1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - Роберт Кершоу

Деятельность немецких эйнзатцгрупп СС в немецком тылу хорошо известна и подтверждена массой документов. Всего таких подразделений было четыре, и располагались они в городах по всей линии фронта трех армейских группировок вермахта, осуществляя поддержку исполнения плана «Барбаросса». Костяк эйнзатцгрупп составляли представители гестапо и СД, кроме этого, в них входили и мелкие подразделения «ваффен СС» (гиммлеровские фронтовые части СС). К середине июля череда побед на Восточном фронте убедила практически всех в скором и победоносном завершении летней кампании в России. Гитлер же потребовал от армии осуществления мероприятий по умиротворению населения на захваченных территориях, то есть в тылу германской армии. В состав эйнзатцгрупп входили и батальоны «полиции безопасности». Выявление неугодных элементов осуществлялось одним из таких подразделений — 101-м резервным батальоном полиции. И вот что интересно. Комплектовалось это подразделение, казалось бы, самыми обычными людьми, в основном служившими до войны в полиции. Обычные резервисты составляли лишь незначительную часть. И люди эти были родом из Северной Германии, главным образом из окрестностей Гамбурга. А этот город славился своим прохладным отношением к национал-социализму и национал-социалистам. Солдаты происходили из вполне благополучных семей, 65 % — из семей рабочих, 35 % можно причислить к выходцам из среднего класса. Если судить по возрасту, большинство их сформировались как личности до прихода нацистов к власти, однако к 1942 году большинство их вступило в ряды НСДАП. Если верить исследователю Кристоферу Браунингу, они «явно не представляли собой благодатную среду для взращивания хладнокровных убийц, способных на геноцид, каким являлось «окончательное решение еврейского вопроса».

Захват в плен красноармейцев. Обратите внимание на автомат ППД-34 в руках одного из солдат вермахта. На пленных нет ни ремней, ни снаряжения. Следовательно, этот кадр кинохроники можно считать типичным примером пропагандистской постановки, которой злоупотребляли все воюющие стороны

Однако размах военных преступлений на территории Советского Союза оказался таков, что повлиял даже на характер боевых действий в целом. И это признает даже командир 58-й пехотной дивизии, участвовавшей в блокаде Ленинграда в октябре 1941 года. Командир дивизии не скрывал обеспокоенности тем, что «германский солдат утрачивал традиционные нравственные устои». Один из ветеранов Восточной кампании Роланд Кимиг заявил после войны:

«Мне не приходилось видеть злодейств, но я слышал о них от тех, кто с ними сталкивался. Они [русские. — Прим. авт.] гибли тысячами, многих из них убивали жуткие условия труда, это факт неоспоримый. Их не переселяли куда-нибудь, их просто… убивали, каждого десятого».

Другой солдат, водитель, ефрейтор Ганс Р., представил лишенное каких бы то ни было эмоций описание массового расстрела, свидетелем которого он стал в ходе наступления в России. Вместе со своим товарищем из хозяйственного подразделения они видели, как «мужчин, женщин и детей, связанных друг с другом проволокой, конвоировали вдоль дороги эсэсовцы». Из чистого любопытства оба солдата решили проследить, куда и зачем их вели. И проследили. Ганс Р. рассказывал об этих событиях уже 40 лет спустя после войны, девяностолетним стариком. Описал он их монотонно, можно даже сказать, безучастно, ничем не выдав эмоций. За деревней был вырыт ров 2,5 м в ширину и 150 метров в длину. Вдоль него стояли люди, другие выгружались из крытых грузовиков. «К своему ужасу, мы поняли, что это были евреи», — сообщил Ганс Р. Жертв спихивали в ров, заставляя там ложиться ровными рядами, причем один ложился головой к ногам другого. Как только укладывали один слой людей, двое эсэсовцев, вооруженных автоматами советского производства, открывали по лежащим огонь, целясь в головы; потом они обходили ров, уже из пистолетов добивая тех, кто еще подавал признаки жизни.

«Затем к краю рва подводили следующую партию несчастных, заставляя их укладываться на очередной слой трупов. В этот момент девочка, лет двенадцати, пронзительно закричала, моля о пощаде. «Не убивайте меня, я ведь еще ребенок!» Ее схватили, швырнули в ров и застрелили».

Высшие инстанции смотрели на подобные вещи сквозь пальцы[41]. Порядочность проявлялась исключительно на личностном уровне. Понятие добра и зла, допустимого и недопустимого затушевывалось официальными идеологическими догмами. Сильный резонанс в армии вызвал пресловутый «приказ о комиссарах». Бруно Шнайдер из 8-го батальона 167-го пехотного полка, например, получил от своего командира роты такое распоряжение:

«Красноармейцев брать в плен лишь в исключительных случаях, другими словами, если нет другого выхода. А в остальных случаях их необходимо расстреливать, то же самое распространяется и на военнослужащих женщин».

Еще один постановочный кадр. На этот раз, уже плененный красноармеец «сдается» солдатам войск — СС

Как утверждал Шнайдер, большинство солдат его подразделения «действовали вопреки упомянутому приказу». То есть все решалось в зависимости от каждого конкретного случая. Мартин Хирш, 28-летний унтер-офицер из 3-й танковой дивизии, удостоился под Брестом осуждения солдата из другой части, когда тот увидел, как Хирш перевязывал тяжелораненого русского солдата. «Что это тебе в голову взбрело?» Я ответил ему, что должен был перевязать его. Тот взъярился на меня и выкрикнул, что незачем спасать этих «недочеловеков». Хирш не стал с ним спорить. «Он пригрозил доложить об этом начальству, но я его больше так и не видел и ничего о нем не слышал». По мнению Хирша, тот солдат был «закоренелым нацистом, поэтому я обрадовался, что он сгинул куда-то».

В 6-й армии, действовавшей в составе группы армий «Юг», «приказ о комиссарах» довели даже до командиров батальонного уровня. И расстрелы захваченных в плен советских политработников стали в ходе наступления почти рутиной. Например, уже сутки спустя после начала вторжения 1-я танковая группа сообщила в разведуправление 6-й армии, что в 48-м и 3-м корпусах были случаи захвата комиссаров и что «с ними обошлись надлежащим образом». Согласно донесению, отправленному в штаб 62-й пехотной дивизии, с одетыми в гражданскую одежду лицами, а также с выявленным комиссаром, захваченными в лесах под Штунем, «обошлись в соответствии с имеющимся приказом». Имеются и другие свидетельства о расстрелах: 1 июля в расположении 298-й пехотной дивизии и 62-й дивизии расстреляны пятеро комиссаров, на следующий день еще девять человек. Из пойманных в расположении 44-го корпуса двоих комиссаров один покончил с собой, другой был расстрелян. В 6-й армии расстрелы политработников тоже стали повсеместным явлением: 122 человека были «казнены» в ходе проведения операции против партизан 51-м корпусом по завершении битвы за Киев. А в ходе наступления было расстреляно около 30 человек.