Серебряная кровь - Рейчел Хартман

Я полагала, что сам Пэнде откажется ехать – похоже, я нашла вторую Од Фредрику. Только вот его сознание было гораздо сильнее и могло противостоять Джаннуле.

Мы вышли на каменное крыльцо и увидели, что над площадью Зокалаа пылает изумительный закат. Толпа поредела: люди, спешившие домой на ужин, отбрасывали на покрытую золотом брусчатку длинные тени.

Камба нагнула длинную шею, чтобы оказаться на одном уровне с Ингаром, и зашептала ему на ухо.

– Чувствуете, как ветер касается вашего лица? – услышала я ее слова. – Он ваш, и он стоит того, чтобы его ощутить. Взгляните на оранжевые облака. Можно пережить любые трудности, которые приготовил для вас день, если знать, что в его конце вас ждет такое небо. Бывали такие дни, когда я просила свое сердце подождать, совсем чуть-чуть, потому что закат снова расскажет, что моя боль не значит ничего по сравнению с вечным куполом неба.

Я не могла не признать, что небо действительно было прекрасно. Облака напоминали слои тонкого розового и фиолетового шелка, а позади нас голубизна становилась все насыщеннее и превращалась в черноту, проступали первые звезды.

– Наконец-то вы можете увидеть все это своими глазами и больше ничьими, – произнесла Камба, и ее собственные глаза засияли. – Вам может показаться, что это невыносимо, но я рядом, я помогу вам все перенести.

Ее слова тронули меня. Я надеялась, что они подействовали и на Ингара, но он выглядел слишком ошеломленным и вряд ли многое осознавал. Мне не хотелось ее перебивать, но пора было отвезти его к Найе. Однако Камба первой перевела на меня взгляд и спросила:

– Когда вы возвращаетесь в Южные земли?

– Примерно через две недели, когда за нами приедут друзья. – Я говорила про Киггза и Комонота. Нужно ли было держать их прибытие в тайне?

Ингар застонал и начал оседать на подгибающихся ногах, сильная рука Камбы не позволила ему упасть.

– Две недели – не слишком большой срок для восстановления, – проговорила она тихим, задумчивым голосом. – В эти дни Ингару понадобится помощь. Сначала он будет ощущать себя потерянным без Джаннулы и поэтому может пригласить ее снова.

Я заглянула в пустые глаза Ингара.

– Абдо говорил, что Джаннула ловит сознания на крючок. Пэнде использовал тот же образ, сказав, что нужно «отцепить» ее от его разума. Так почему же Ингар так… опустошен?

Камба неожиданно улыбнулась и взглянула на Ингара едва ли не с нежностью.

– Никогда не видела, чтобы человек сдувался настолько – в нем почти не осталось собственного света, который заполнил бы его. Дело в том, что Джаннула крадет чужой разум, если ей это позволить. Ее крючок напоминает корни дерева или ленточного червя, который оборачивается вокруг тебя и крадет свет твоей души. Она забирает, ничего не давая взамен. Но она убедила его, что ему это нравится и что он этого заслуживает.

Глаза Камбы грустно сверкнули в наступившей полутьме.

– Вы позволите мне забрать его к себе и позаботиться о нем? Из вас никогда не изгоняли Джаннулу. А я знаю, каково это.

Я серьезно кивнула, не желая, чтобы она заметила, что я рада от него избавиться. Однако я заметила кое-что еще – в голосе Камбы прозвучала знакомая мне хрипотца. Внезапно я поняла, что знаю ее голос. Но вот откуда? Не из видений, это точно.

– Камба, вы ведь итьясаари, но я почему-то никогда вас не видела.

Свободной рукой Камба скромно приподняла полупрозрачный подол, и я увидела серебряные драконьи чешуйки, опоясывающие ее колени.

Теперь сомнений не оставалось, хотя я и до этого была практически уверена, что права.

– Я говорю про видения, – продолжила я. – Мой разум тянулся к остальным – прежде чем я ему запретила. Но к вам почему-то нет.

Камба выпрямила спину, за башней ее волос поднималась горбатая луна.

– Вы тянулись ко мне. И даже заговорили со мной. Я узнала ваш голос.

– Вы точно ошибаетесь, – возразила я. – Лишь два итьясаари слышали, как я говорю, – Джаннула и…

– Человек на горе, который бросался ящиками и кричал, – закончила она и указала на север: там над городом высилась гора с двумя вершинами. – Тогда я выглядела иначе. Я родилась в мужском теле и назвала себя неправильным местоимением.

Я сразу узнала ее голос, но не поверила своим ушам. Значит, она все-таки жила в моем саду. Я стала копаться в памяти в поисках порфирийского глагола, которому меня научил Абдо, – вежливого вопроса, которого в Южных землях даже не существовало.

– Каким местоимением мне вас называть?

Камба тепло улыбнулась и наклонила величавую голову.

– Я говорю о себе в стихийно-женском, – сказала она по-порфирийски, а потом добавила на моем родном языке: – По крайней мере теперь. В свой День определения я объявила, что мне подходит наивно-мужской. Я уже и так была итьясаари и стыдилась того, что со мной все настолько сложно.

Она повела Ингара вниз по ступенькам храма и усадила в ожидающий ее паланкин. Я следила за ее движениями, пытаясь узнать хоть что-то из своего видения – из того дня, когда она была готова умереть. Было трудно заглянуть за все эти украшения, сложную прическу и шафрановые одеяния, но внезапно закатное солнце озарило ее плечи оранжевым пламенем. Ее руки, сильные и уверенные, показались мне отголоском того человека, которого я однажды встретила. Побочной мелодией, которую я приняла за основную.

Она была тем, чье отчаяние я однажды почувствовала и к кому потянулась, исполнившись сочувствия. В моем саду она жила на лугу с мраморными статуями, и я звала ее Мастером Разбивателем.

Я отправилась к Найе пешком, блуждая в воспоминаниях о том видении, а затем заблудилась по-настоящему. После заката Порфири превращалась в лабиринт. Найти дом Найи не должно было составить никакого труда: гавань лежала внизу, а восток находился в правой части берега. Но, увы, Порфири состояла из тупиков, глухих переулков и нелинейной геометрии. Три раза повернуть направо не значило повернуть налево. Я начала опасаться, что мне навстречу вот-вот выйдет прошлая я.

В конце концов я нашла нужный дом и поднялась на четыре пролета лестницы. Найя оставила для меня лампу зажженной. Сама она спала на диване, завернувшись в напоминающую паутину шаль и прижав щеку к подушке, которую я ей подарила. Я погасила лампу, но она даже не пошевелилась.

Потом я решила тихонечко заглянуть за штору, чтобы проведать Абдо. Помирить их с Пэнде оказалось труднее, чем я думала, а тем временем Абдо страдал, и мне это не нравилось. Я напрягла слух, ожидая услышать ровное дыхание спящего ребенка, но меня встретила тишина.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела, что Абдо присел, опершись на локоть, и теперь смотрел на меня.

Я надеялась, что это и правда Абдо, а не Джаннула.

– Как ты себя чувствуешь? – прошептала я и отодвинула в сторону занавеску, закрывающую окно, чтобы впустить в комнату лунный свет. Его матрас занимал половину закутка. Я присела рядом с ним на деревянный пол, прислонившись спиной к полкам с учетными журналами Найи.