Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье

У Янга вырвался глубокий вздох облегчения и вместе с энергичным ругательством он шепнул мне на ухо:

– Они не бросились к двери, все благополучно!

При взгляде на пораженных страхом азтланеков мне пришла в голову счастливая мысль, за которую я тотчас и ухватился.

– Берите свои револьверы, – шепнул я товарищу, – и просуньте их в это отверстие. Цельтесь вверх, чтобы никого не задеть, а когда я начну стрелять, делайте то же самое и как можно быстрее. Помните, что надо быть осторожным, – прибавил я, угадав по лицу Янга, что его так и тянет выстрелить в толпу.

Вместо ответа он кивнул в знак согласия, хотя в его чертах выразилась досада. Впрочем, он повиновался мне и направил дуло оружия кверху.

– Ну, теперь стреляйте, – сказал я, и мы с необычайной быстротой сделали вместе двадцать четыре выстрела сквозь отверстия в стене. Конечно, многие из присутствующих были задеты пулями, отскакивавшими от каменной стены, но я знаю наверняка, что никто не был убит.

Когда мы прекратили огонь, в молельне нельзя было ничего рассмотреть по причине порохового дыма, но таких раздирающих криков и завываний, какие раздавались там, я, наверное, никогда не услышу. Переждав, пока этот дикий гам немного успокоится, я приложил губы к одному из отверстий и заговорил, стараясь подражать голосу фра-Антонио:

– Вот мщение великого бога чужеземцев!

Невозможно описать действие моих слов. Звук наших выстрелов произвел такое сотрясение, что от скалы между золотой обшивкой и наружной поверхностью стены оторвалась большая глыба и рухнула наземь во время моей речи, безвозвратно закрыв дверное отверстие.

– Вот так штука! – сказал Янг, снова заряжая свои револьверы. – Дикарям, конечно, померещилось, что все дьяволы вырвались из преисподней и сейчас обрушатся на них; если им удастся вырваться на волю, они скорее позволят содрать с себя шкуру живьем, чем опять вернутся сюда. Но что такое вы им сказали? Мне было так смешно, когда вы заговорили голосом падре. Впрочем, не казалось ли вам, что обнаруживать наше присутствие было немного рискованно?

Но когда я перевел на английский язык произнесенные мной слова, Янг с важностью пожал мне руку.

– Простите, я был несправедлив к вам, профессор, – торжественно произнес он. – Порой, вы казались мне каким-то младенцем, но если кто-нибудь выказал большую находчивость, чем вы в данном случае, я бы хотел знать, что такое он сделал и кто это был. Ведь если все эти жрецы и солдаты расскажут остальным про разбитого идола, про смерть верховного жреца, про наше непонятное исчезновение, страшные выстрелы и про голос с того света, напомнивший им о христианском Боге, все азтланеки станут христианами.

То же самое думал и я, когда захотел напугать дикарей, и только впоследствии раскаялся в своей поспешности; мне, конечно, не следовало прибегать к такому грубому обману, и фра-Антонио не одобрил бы моего поведения. Я действовал на темных людей путем запугивания, что представляет также род насилия, тогда как наш погибший друг, сообразно своему кроткому и нежному характеру, старался влиять на ближних силой любви и разумного убеждения.

– Полагаю, что нам нечего бояться теперь со стороны этих дьяволов, – заметил Янг, когда мы спускались с выступа стены, на котором стояли. – Однако времени всё-таки терять не следует; чем скорее мы найдем выход из пещеры, тем лучше. Только, прежде всего, пойдемте взглянуть на Рейбёрна. Кажется, ему никогда не было так худо, как сегодня. Недаром он не шелохнулся среди всего этого гама и возни, да еще позволял нам вертеть собой, как угодно, когда мы переносили его, точно он был мешком с овсом, а не живым человеком. Впрочем, ведь мы делали все это для его же блага. Сознавая себя в безопасности, он скорее оправится даже при недостатке солнца и свежего воздуха. Но… о, Господи, Боже мой! Как было бы хорошо выбраться опять на свежий воздух и солнечный свет!

Мы спустились по ступеням в маленькое углубление в скале, где лежал Рейбёрн, и снова нашли его в беспамятстве. Пабло и Эль-Сабио ютились тут же, взаимно поддерживая друг друга в тяжелом испытании. Бедный ослик стал очень печальным; долгое заключение отняло у него прежнюю живость, но тупая покорность, в которую он впал, была при настоящих обстоятельствах как нельзя более кстати. Что же касается Пабло, то я не на шутку боялся за его рассудок.

В тесном чуланчике было совсем темно и Янг зажег спичку, чтобы начать свой осмотр.

– Пусть меня застрелят, – воскликнул он, когда вспыхнувший восковой фитиль распространил вокруг нас яркое сияние, – да, пусть меня застрелят, если это не кондукторский фонарь висит вон на той стене, а это – не лейка с керосином.

Когда мы зажгли фонарь, буквы F. С.С. ясно выступили на стекле, грузовой агент прибавил еще с большим изумлением:

– Эге-ге, да эта штука принадлежит одному из служащих на Центральной железной дороге – «Ferro Carril Central»; но каким образом подобные вещи могли попасть сюда? А вот еще старое платье, какая-то ветошь, в которую наряжались здешние черномазые черти; а вот и еще находка, – продолжал Янг, поднимая с земли сложенную бумажку. – Как это вам понравится? Билет Мексиканской центральной железной дороги от Леона до Силао! Он помечен каким-то числом июня нынешнего года и пробит только в одном месте; значит, владелец его проехал не все пространство между этими двумя городами. Да скажите мне наконец, профессор, сплю я или бодрствую?

Пока я рассматривал различные предметы, найденные нами в таком неподходящем месте, мне мало-помалу стало все понятно и тут же у меня явилась уверенность, что перед нами лежит открытый и безопасный путь к свободе. Мои предположения, что верховный жрец сообщался с внешним миром, подтвердились теперь воочию. Платье, которое он носил во время своих экспедиций в девятнадцатое столетие, фонарь, украденный им; чтобы легче найти дорогу в пещере, наконец, железнодорожный билет, по которому он совершил свое последнее путешествие – все это были неопровержимые вещественные доказательства, что Итцакоатль ловко водил за нос избранный народ азтланеков. Недаром архивариус говорил мне, что верховный жрец удалялся по нескольку раз в год на некоторое время в одну из комнат сокровищницы, где пребывал без пищи и питья, сообщаясь со своими богами. Вероятно, он сам или один из его предшественников, которому также был известен потайной выход из долины, устроил запор изнутри, чтобы никто не мог проникнуть в сокровищницу во время его отсутствия; благодаря этой предосторожности мы спасли свою жизнь.

– Хорошо, – сказал Янг, когда я вкратце объяснил ему все это, – старый обманщик не будет больше водить за нос никого на свете, а теперь нам с вами надо поискать дорогу. Потом мы опять вернемся наверх, чтоб захватить оттуда вещи поценнее, но прежде всего надо позаботиться о Рейбёрне и вынести его туда, где он может свободно дышать. До тех пор мы должны быть осторожными на всякий случай. Дурака Пабло необходимо поставить на лестницу и втолковать в его глупую башку, что если он услышит вверху шаги, то пусть вытащит подпорку из под статуи Муллинса и поставит ее на прежнее место, а потом завалит снизу ход большим камнем. Конечно, нельзя ожидать, чтобы кто-нибудь отважился войти в сокровищницу после сегодняшнего переполоха, да если бы даже здешние жители и расхрабрились настолько, то беда невелика: им, наверное, неизвестен фокус, который проделывает Муллинс. Бьюсь об заклад на целую бочку пива, что верховный жрец скрывал ото всех эту хитрую механику. Слишком хитер был старый злодей и лукав, как лисица, недаром ему удавалось дурачить всех своих подданных. Я очень рад, что мне привелось задавить эту старую гадину, но все-таки надо отдать ему должное: умен был шельма, очень умен, не так ли, профессор?