Кучум - Вячеслав Софронов

Ермак с интересом наблюдал, как из нескольких пушек, что были втащены мужиками на большой земляной холм, насыпанный вручную за несколько дней, начали пристреливаться по городским стенам, выбирая наиболее уязвимые места. Хруст дробящегося под ядрами камня доносился даже сюда в лагерь.

В ответ осажденные стреляли по русским пушкам, но их ядра не долетали до насыпного холма шагов на сто, взрывая каменистую землю, разлетаясь мелкими осколками. Но на всякий случай посошные мужики ставили перед пушкарями бревенчатую стену, укрепляя ее подпорками, оставляя лишь небольшие бойницы для жерл орудий. Ермак насчитал еще четыре холма, насыпаемых мужиками в разных местах поближе к городским стенам. От работников шел пар, они чего-то выкрикивали, подбадривая друг друга, и поминутно косились на городские бойницы, откуда звучали редкие оружейные выстрелы. Но уже с десяток убитых мужиков лежало у подножия холма, но на них никто и не смотрел, словно так то было и положено.

Все говорили о прибытии в лагерь самого царя вместе со старшим сыном, но государь так и не доехал до Ревеля, возможно, оттого, что заранее предполагал неудачу его взятия. Главные осадные воеводы — Иван Васильевич Шереметьев (по прозванию Меньшой) и Федор Мстиславский — ходили по лагерю понурые и со дня на день откладывали решающий день штурма.

— В Ревеле засело тысяч пятьдесят ратников, — рассуждал на очередном военном совете князь Шереметьев, — у многих из них пищали. Они перебьют половину моих воинов еще на подступах к стенам. А там их с топорами встретят немцы, шведы, чухонцы. Ко мне приводили нескольких пленных: ругают нашего царя, плюются, но на нашу сторону переходить не желают. Говорят, мол, против русских драться будем сколь сил есть, но ворота не откроем.

— По моим сведениям, они от того такие храбрые, что ждут из Швеции подмогу — войско под предводительством воеводы Делагарди. Он ранее многие битвы выиграл. Надо решать: или встречу ему готовить, укрепления рыть, конницу супротив него выставлять, или же город спешно брать. Иначе стиснут они нас, как баба чугун ухватом берет, зажмут с двух сторон.

— Болтают, будто у них свой воевода из смердов объявился, — добавил один из осадных воевод, — они его Аннибалом прозвали. Лют и жесток тот мужик, как зверь какой. Нашенских ратников, кого в полон схватят, по живому ножами режут, кости от мяса отделяют.

— Тьфу ты, — топнул ногой Шереметьев, — ты детей малых иди попугай россказнями своими. Решать надо, на какой день взятие назначать, а ты, воевода, сказки сказываешь.

Порешили начать взятие города на третий день ранним утром. Ратникам накануне выкатили дубовые бочки старого меда, воеводы велели кашеварам приготовить знатное угощение. Не умолкало буханье пушек, к которому все давно привыкли и обращали внимание не более, чем на зудение комара. Пушкарям удалось пробить ядрами брешь в стене, стыкующейся с главными воротами Верно, туда и направят утром воеводы основной удар.

Казакам тоже велено было готовиться к взятию города: их построили утром по сотням отдельно от остальных ратников. Три священника приступили к торжественному молебну, прося Господа послать воинам крепость духа и восславить русское оружие. Всех причастили, как во время большого престольного праздника, окропили святой водой — и первые сотни под гулкие удары огромных, обтянутых бычьей кожей барабанов, держа в руках длинные копья, неся на плечах лестницы, прикрываясь круглыми щитами, медленным шагом пошли к стенам.

Князь Голицын, командующий казаками, прохаживался тут же, дожидаясь, когда прибежит гонец от главного осадного воеводы, подаст сигнал к выступлению. Казаки переминались с ноги на ногу, широко позевывали и все поглядывали на городские стены и башни, куда уже подобралась, подползла людская река, откуда непрерывно хлопали оружейные выстрелы и изредка ухали пушки.

— Бежит, бежит, — закричал кто-то, увидев спешащего к ним гонца.

Но Голицын терпеливо дождался, когда тот подбежал к нему, что-то торопливо сообщил и тут же пустился бежать обратно.

— С Богом, — взмахнул он лишь после этого рукой, — пошли, ребятушки! Покажем себя, постоим за царя-батюшку! — и первым, вытянув кривую саблю, пошел в направлении города.

Издали было хорошо видно, как передние ряды нападающих докатились до пролома возле главных ворот, начали карабкаться по каменным завалам. Зеленые и красные кафтаны стрельцов смешались с серыми армяками, зипунами посошных мужиков, посланных разбирать завал, устанавливать осадные лестницы. Но вот серое начало постепенно отделяться от общей массы, заскользило вниз и, набирая скорость, устремилось в сторону лагеря.

— Побежало мужичье! — зло сплюнул Гаврюха Ильин, — теперича весь порядок порушат.

И точно. Сперва заспешили вниз стрельцы в зеленых кафтанах, затем и краснокафтанные медленно, постепенно стали откатываться от стен.

— Эх, нас не дождались! — выкрикнул Гришка Ясырь.

— Найдешь еще свою пулю, — успокоил его Яков Михайлов, — не спеши помирать, поживи малость.

Казаки преодолели уже половину пути до городских стен, когда навстречу им стали попадаться мужики, тащившие на носилках из жердей с натянутой меж ними рогожей раненых стрельцов. Те громко стонали, ругали свеев, немцев, воевод. Князь Голицын приказал сделать остановку и отправил молодого казака к главным воеводам узнать, как им быть.

— Сказано, обратно возвернуться, — закричал, не скрывая радости, тот еще издали, — сегодня более на стены не полезут.

— Ха! Война, мать твою за ногу! — смачно выругался Ильин.

— Вот в чистом поле бы с ними повстречаться, — высказался кто-то. — Тогда бы мы поглядели, кто кого. А за стенами сидеть всяк дурак смогет.

— Встречались уже. Поглядели, — зло отрезал Ермак, высматривая храбреца.

Больше казаков на взятие города не собирали. Зато князь Голицын, пригласив казачьих атаманов в свой шатер, жестко сообщил им:

— Неча задарма государев хлеб есть. Поди, за отсидку свою потом еще и плату потребуете?

— А это как водится… — заверил его седой атаман с большим, чуть с горбинкой-носом. — За сколь сговорились, за столь и купили. Мы от оплаты никак отказаться не могем.

— Зачем с куреней срывали? — поддержали его остальные. — Мы что ль виноваты, коль воеводы города взять не могут.

— Вот пошлю вас завтра всех на стены, тогда поглядим, какие вы вояки, — пригрозил Голицын. Но, судя по голосу, он и сам не верил, что казаки полезут на стены.

— Одни без стрельцов к стенам близко не подойдем, — отвечали атаманы, — мы люди конные и нам в поле сподручнее с врагом биться. На стены пущай пешие лазают.

Им-то привычней.

— Завтра же чтоб ни одного в лагере не было, — хлопнул кулаком по чурке Голицын. — Кого увижу — лишу оплаты и прикажу в железа заковать.

— Так куды ж нам деваться?! По домам что ль расходиться? Повоевали и будя! У наших ворот всегда хоровод! Есть нечего, да жить весело! — загомонили казаки. — Вот царь-батюшка, каков молодец: на службу позвал, а сам в терем сбежал.