Ведьма и инквизитор - Нерея Риеско

— Кроме того, если вы обратили внимание, среди обвиняемых женщин больше, чем мужчин.

— Совершенно верно, — согласился Саласар.

— Этому есть свое объяснение, — сказал епископ Венегас. — Существуют книги, которые словно задались целью очернить женщин, такие как «Malleus Maleficorum»[14]Генриха Крамера и Якоба Шпренгера.

— Это собрание нелепостей Превратилось чуть ли не в учебник для инквизиторов. Есть еще книга, написанная Хуаном Бодино, — «Демономания», в которой утверждается, что любая женщина должна быть отправлена на костер при малейшем подозрении, что она побывала ночью на шабаше.

Епископ Памплоны разделял мнение Сласара, что шабаши не происходят в действительности, а являются скорее игрой воображения их участников, тогда как местные жители и приходские священники по каким-то мотивам поддерживают их в этом заблуждении. Он также полагал, что часть обвинений можно объяснить местью или желанием доносителя подняться в глазах общины. В результате оба прелата настолько подружились, что, когда настала пора прощаться, епископ одолжил Саласару свой собственный палий из дамаста. Эту широкую белую ленту, знак папской власти, инквизитор надевал на себя в ходе каждого заседания на протяжении всей поездки.

Саласар велел Иньиго де Маэсту взять на себя наблюдение за окрестностями горы Хайскибель, поскольку где-то там наступающей ночью должен был состояться шабаш. Он выбрал именно этого юношу, поскольку тот был самым смелым и опытным следопытом из послушников и к тому же в последнее время он страдал бессонницей, а это позволяло надеяться, что ни одна из подробностей дикого разгула ведьм не ускользнет от его внимания.

Ближе к вечеру Иньиго покинул расположенный на высокой горе замок. Выйдя из ворот, он увидел внизу порт Пасахес и лодки, качавшиеся на волне неподалеку от входа в гавань, единственную улицу, которая спускалась через весь город к морю, разноцветные домики, приходскую церковь Иоанна Крестителя, где покоились нетленные мощи святой Фаустины. Иньиго перекрестился, вверяя себя покровительству этой святой, и отправился в путь. Тревога его росла по мере того, как таял свет меркнущего дня. Вскоре он уже шагал по едва различимой тропинке, которая вела в сказочный лес, где деревья поросли мхом, а грибы были величиной с человеческую голову. Именно там, в конце этой тропинки, судя по всему, этой ночью и должен был состояться шабаш. Определив на глаз наиболее подходящее место для ведовского сборища, он опустился в густую траву, прислонился спиной к сосне и приготовился ждать.

Меж тем раскаленный шар дневного светила начал уходить за тонкую нить морского горизонта, отчего на поверхности воды заплясали мириады солнечных бликов. Мало-помалу ярко-красный закат начал сменяться розовым, по мере того, как он бледнел и таял, на землю медленно опускались сумерки, постепенно перекрашивая все вокруг в синий цвет со всеми его оттенками и разновидностями.

Иньиго привык ходить по ночному лесу, однако от перспективы столкнуться с дьяволом, притаившимся за камнем или кустом, у него неприятно засосало под ложечкой. К счастью, ночь выдалась необычайно ясной, и вскоре дивная луна полновластной хозяйкой засияла на небосклоне, проложив от горизонта к берегу фосфоресцирующую дорожку прямо по морской глади. Внутреннее напряжение слегка спало. Теперь Иньиго мог насладиться великолепием ночи, безмолвие которой нарушали только стрекот цикад и редкое уханье совы. Ветер принес откуда-то издалека сильный запах соли и рыбы. И посреди всей этой благодати невозможно было себе представить, что сюда вот-вот явится свора одержимых, чтобы дикими криками нарушить эту гармонию неба, моря, леса и тишины.

Иньиго глубоко вздохнул, закрыл глаза, чтобы проникнуться божественным покоем этого мгновения, и тут его что-то насторожило. Вдруг все смолкло. Не стало слышно ни пения цикад, ни тоскливого крика совы. Тишина была бы оглушительной, если бы не его учащенное дыхание и громкий стук собственного сердца. Он не знал, сколько времени длилось это звенящее безмолвие, пока…

Пока ему не показалось, будто он слышит чьи-то размеренные шаги, сопровождаемые шорохом осенней листвы, и приглушенный крик осла, и поскрипывание сбруи. Иньиго вздрогнул, душа у него ушла в пятки. Он напряг зрение, ища глазами в лесной чаще место, откуда донесся шум. Неужели сейчас оттуда выскочит дьявол с рогами? И вдруг обнаружил, что ему нечего бояться. Он встал и медленно двинулся навстречу своей мечте.

Это была она, его голубой ангел. Совершенно обнаженная, она ехала верхом на серебристом скакуне, размерно покачиваясь в такт движениям удивительного животного. Сияние луны запуталось в ее распущенных волосах и окрасило кожу в серебристый цвет переливающейся ртути. Иньиго смотрел на нее, затаив дыхание, с комом в горле и тоской в груди, в то время как она приближалась, не сводя с него взгляда, не меняя выражения лица, все в той же изящной позе амазонки. Никогда в жизни Иньиго не видел ничего прекраснее. Когда всадница подъехала так близко, что можно было протянуть руку и погладить ее по колену, она спешилась легким, грациозным прыжком и замерла перед ним, спокойная, как необъятность ночи.

— Ты роса в садах мира, — прошептал юноша.

И тут Май ощутила глухой толчок в животе, словно эти слова отпустили какую-то внутреннюю пружину, которая до сего времени пребывала в бездействии. Она сомкнула веки и, откинув голову назад, нервно, прерывисто вдохнула. Ее трепетное возбуждение передалось Иньиго, словно лихорадка. Он задышал часто-часто, сердце у него почему-то испуганно сжалось, и горячая волна беспокойства прокатилась по всему телу послушника, охватывая все его существо. Май подошла к нему, сияя взором, так близко, что коснулась лбом его бровей. Не закрывая глаз, втянула раздвинутыми ноздрями аромат кипрского мыла, исходивший от его тела. Кончиком носа ласково потерлась о его переносицу, невесомо провела губами по щеке, медленно приближаясь к его по-юношески голому подбородку, прильнула губами к губам и жадно впилась ему в рот, получая от этого неизъяснимое удовольствие.

Иньиго боялся пошевельнуться, хотя внутри у него все дрожало, потому что Май продолжала исследовать своим горячим влажным язычком каждый выступ и впадинку его растерянного лица. Поднялась от подбородка к ямке над верхней губой, прошлось по горбинке носа, пока не достигла лба.

Здесь ангел остановился, чтобы через мгновение погрузить лицо в золото волос молодого послушника. А тот уже едва держался на ногах, охваченный непривычным трепетом, из-за которого у него подгибались в коленях ноги. Сладкая истома внизу живота отнимала у него все силы. Он прислонился к дереву, съехал по нему и повалился навзничь в густую траву. Отсюда ему хорошо была видна стоявшая над ним Май — ее стройное обнаженное тело отливало шелком цвета морской волны. Иньиго протянул руку и кончиками пальцев коснулся ее атласно-гладкой лодыжки. Затем его рука скользнула по голени вверх к еще более нежной коже на внутренней стороне колена. Иньиго закрыл глаза, потому что наслаждение, которое он испытывал от вида и осязания ангела, стало просто невыносимым.