Ящер-2 - Эрик Гарсия

— Открывай ворота! — заорал я карнотавру, которому нужно было лишь лапу поднять. — Сейчас же!

Мои крики были достаточно настойчивы, чтобы напугать его, чтобы он позабыл все, чему его учили и что подсказывает ему здравый смысл. Он метнулся к выходу из ринга, вертя в руках ключи. Я дышал ему в затылок, все еще пытаясь заставить чертову винтовку выстрелить, но это задача была так же обречена на провал, как попытка купить гамбургер со свежим рыбным филе. Вроде и патроны есть, но оно не заряжается, и я не знаю, как его заставить. Но если бы я мог оказаться на ринге, то я заткнул бы за пояс и самого Дэви Крокета[29]и заколотил бы дротики в медведей собственными руками, если понадобится.

— Заклинило! — воскликнул карнотавр, и я отпихнул его с дороги. Эрни подбежал ко мне, и мы начали тянуть решетку вверх, а через секунду к нам присоединился и карнотавр.

Мы тянули. И толкали. Прилагали все силы, оставшиеся в наших телах, плохо питавшихся и не спавших двое суток. Вопли обезумевшей толпы подстегивали нас, придавая новые силы. Мы скрутим чертову решетку. Согнем ее. Ворота откроются.

Но даже сила четырех динозавров была просто ничтожной по сравнению с равнодушной грудой металла. Дверь оставалась на своем месте, и мы ничегошеньки не могли с этим поделать. Я предпринял последний рывок, но не справился и шлепнулся на землю. Силы оставили меня и какое-то время не возвращались. Я не видел того, что происходит внутри, зато слышал, и эти отвратительные звуки, оглушившие меня, ни с чем нельзя было спутать. За несколько секунд медведи прикончили наших друзей, но потом решили, что эти рептилии-переростки несъедобны, и ушли в дальний конец ринга, где снова улеглись спать.

Толпа не переставала бушевать. Под покровом леса начались какие-то потасовки, словно бои на ринге в миниатюре. Наверху я видел Цирцею. Голова ее была опущена, а плечи вздрагивали от рыданий. Ее кожа была сухой, бледной и вялой, но запах, с разнообразными оттенками амброзии и пыльцы (так пахнет обычно печаль), был сильнее, чем когда-либо, он распространился по всему амфитеатру, словно пытаясь унести меня от гнева толпы и от ее горя. На какой-то момент я забылся, попав в плен ее меланхолии. Где-то в глубине души я понимал, что Цирцея ничего об этом не знала и произошедшее — это либо чудовищный несчастный случай, либо все было подстроено без ее ведома. Но вскоре эта ясность и печаль ушли куда-то, и неистовство толпы моих собратьев снова вернуло меня к жизни.

— Винсент! Винсент! — крикнул мне Эрни и потащил меня через толпу, подальше от охранников, от Цирцеи, от амфитеатра в темноту ночи, и я бежал за ним изо всех сил, не понимая куда и зачем. Мне было нечего ему сказать. И не только ему. В голове постоянно вертелась одна мысль, к которой я возвращался снова и снова.

Базз и Уэндл умерли друг у друга на руках, и потому, надеюсь, им было не так больно уходить. Но клянусь Раалю, предкам и всем, кто, черт побери, меня услышит, я найду того, кто организовал весь этот кошмар, и ему не поздоровится.

Шесть часов мы блуждали по джунглям, врезаясь в стволы деревьев, зацепляясь за ветки, спотыкаясь о пни и корни, распугивая мелких лесных животных, и если мы проведем здесь еще шесть часов, то я не очень хотел бы собрать все синяки и шишки, какие возможно. Где-то здесь уже начиналась та, «другая» часть острова и забор, перегораживающий вход в закрытую зону.

Нам надо попасть в тот дом.

Мы с Эрни покинули амфитеатр не под фанфары. Я даже не знаю, заметил ли кто-то наш уход.

С трибун спускались сотни взбудораженных динозавров, так что два мелких безбожника не могли волновать руководство лагеря. У нас не было карты, но это неважно. И компаса тоже, да и фиг с ним. Мы не имели ни малейшего представления, куда мы направляемся и что там найдем, если, конечно, придем, куда нужно. Да и наплевать.

Зато в нас клокотала ужасная злость, ощущение, что кто-то держит нас за идиотов, и обжигающее желание добраться до самого сердца чудовища, отыскать негодяя или негодяев, виноватых в случившемся, и добиться справедливости. Одна-единственная проблема — мы голые. И потерялись.

— Ты бросал шишки? — спросил меня Эрни.

— Думаешь, накидаешь шишек, и все сразу будет тип-топ — держи карман шире! Для нас ключевая подсказка — это уродливые деревца.

Мы еще углубились в джунгли, растительный полог над нами полностью закрывал и луну, и звезды. И когда я поверил, что мы окончательно и бесповоротно заблудились и теперь наши трупы обнаружат только через три тысячи лет, почистят скелеты и поместят их в какой-нибудь музей, чтобы школьники могли разевать рот от удивления, насколько же развиты были ящеры в наше время, а потом писать корявые благодарности с ошибками куратору выставки, Эрни почуял запах.

— Что это? — спросил я.

— Это… это я, — ответил Эрни слегка смущенно.

Отлично, теперь он опять унюхивает сам себя. А я-то думал, что мы избавились от этой привычки еще в 1989-м.

— Не понял.

Эрни двигался быстро, его ноги словно были независимы от остального тела, которое, казалось, вообще не участвует в гонке.

— Когда мы тусовались около забора с Баззом и Уэндлом, ну, потом нас еще Сэмюель нашел, я позволил себе отлить на кустики. И кажется, я только что уловил этот запах.

Я сделал глубокий вдох, втягивая в себя запахи джунглей, и действительно учуял запах чьей-то мочи. Ну, когда вы работаете в городе, особенно в Санта-Монике, то нельзя быть брезгливым, особенно когда речь идет о моче. Но все-таки я не могу отличить мочу Эрни от мочи енота, а мочу енота — от мочи сойки, по крайней мере на расстоянии. Но уверен, сам Эрни учует ее за мили. И хотя людишки с трудом обнаруживают запахи собственного тела, особенно если мы говорим о несвежем теле, динозавры не могут учуять собственные феромоны, зато у нас тонкое чутье на продукты собственной жизнедеятельности. Разумеется, вы можете сказать, что это отвратительно, но все, что может дать мне ориентир в этих джунглях, заслуживает уважения.

Я последовал за напарником, который теперь шел по прямой через лес, и всего через каких-то десять минут деревья стали похожи на растительность из страшных сказок братьев Гримм. Продолговатые дупла, похожие на зияющие пасти, ветки, страдающие артритом, протягивали ко мне свои крючковатые пальцы, готовые схватить и прикончить меня. Разумеется, Эрни вышагивал посреди этого великолепия, словно в полдень по Брентвуду, но у старины всегда было плохо с фантазией.

— А вот и тот самый кустик, — сказал Эрни, показав на невысокое растение, пахнувшее мочой. Я зааплодировал, а Эрни раскланялся, а потом мы оба уставились на забор, маячивший впереди. В высоту он был метров девять, и взобраться на него мог лишь ребенок младше десяти.

— Что теперь? — я сел на пенек и подпер подбородок ладонями.

— Ну, может, отопрем ворота?