Королева викингов - Пол Андерсон

Он с подобающим почтением приветствовал Торфинна. Сквозь гул голосов Гуннхильд расслышала, что братья ярла тоже возвращались; Гамли обогнал их по дороге. А затем сын шагнул к ней.

— Приветствую тебя, моя мать и королева, — сказал он с превеликой важностью. О, насколько же юным он все еще был! — Я доставил тебе наилучшие новости. Отец договорился с жителями нортумбрийского Йорка. Он убедил их, что будет лучше, если он будет охранять их, а не грабить. Теперь он сидит на королевском престоле в городе Йорке. Он отправил меня за своими чадами и домочадцами. Я отвезу тебя к нему не позже чем через месяц.

Рагнхильд восторженно завопила и принялась скакать вокруг брата, как козленок, вышедший на пастбище после долгой непогоды. Но внезапно она вспомнила, что такое поведение не подобает королевской дочери, замерла на месте и выпрямилась с надменным видом.

А потом Гамли начал путаться в словах, как будто испытывал неловкость:

— Они не могут принять к себе… кто, ну, это… не христианин. Отец позволил священникам опрыскать себя водой. И меня, и Гутхорма, и почти всех остальных. Придется и тебе это сделать, и моим родным братьям. Христос силен, мать. В Англии я видел, какую великую силу он дает людям.

Подумаешь, мелочь, думала Гуннхильд, усиленно стараясь унять головокружение. Возможно, позднее ей покажется, что это далеко не мелочь. Ну и ладно, она давно уже размышляла об этом. Здесь, на причале, она понимала только одно: Эйрик — он, конечно, учел те советы, которые она давала ему зимой, но об этом она никогда и никому не скажет, — Эйрик добился короны для себя и своих потомков. Оттуда он сможет нанести удар и вернуть себе Норвегию. По крайней мере, как только ей удастся получше изучить Англию, она будет знать, что искать и что делать.

А для начала она снова обретет комнату, которую можно будет запереть на засов, где она сможет открыть свою запечатанную коробку с травами, костями и всем остальным.

И первое, что она сделает, — обратит могучее проклятие против Эгиля Скаллагримсона.

Церковь в Согне-фьорде все еще благоухала свежей древесиной. Ее с трех сторон окружал еловый лес, рядом с нею находился дом английского священника, а больше никакого жилья поблизости не было. Торлейв Мудрый сказал королю Хокону, что так будет лучше. Было бы просто непристойно ставить дома Бога и его слуги, притом что они такие маленькие и скромные, рядом с огромным длинным домом и просторными жилищами наместника и управляющих. Хуже того, кое-кто из язычников мог бы решить, что видеть эти дома каждый день — дурная примета. Они могли бы вбить это себе в головы и разрушить новопостроенные дома, как только король и его дружинники покинут поселение. А если и обойдется без этого, то все равно те, кто и пожелал бы услышать Благую Весть, могли бы стесняться входить в церковь на глазах у своих друзей, которые, возможно, стали бы смеяться над ними.

Хокон и его христиане, окруженные дружинниками, вышли и направились к длинному дому. Над головами нависали тяжелые облака. Холодный ветер шуршал черными на сером фоне туч обнаженными ветвями, рябил серо-стальную воду. Рядом с королем шел седобородый, сгорбленный, кривоплечий и косоглазый человек, но он был богат, с ним все считались и называли его Торлейвом Мудрым.

Выслушанная после длительного перерыва месса изрядно взволновала Хокона.

— Только бы они захотели! — вырвалось у него.

— Ты положил начало, господин, — отозвался Торлейв.

Минувшим летом из-за моря пришли три корабля, на которых прибыло в общей сложности полдюжины священников. Уже было полностью построено три церкви. Тут и там появились новообращенные; правда, далеко не все они прекратили совершать жертвоприношения духам земли, а то и старым богам. Сам же Хокон научился обходиться без священника в своих поездках по Норвегии. Он никогда не позволил бы такому человеку сидеть в дальнем конце зала и спать в хлеву, наподобие нищего бродяги. Однако большинство вождей в поселениях и областях вряд ли позволило бы святому отцу сидеть рядом с ними. В стране снова мог бы подняться ропот.

— Слишком мало сделано, — простонал Хокон. — Слишком медленно.

— Охотник должен двигаться осторожно и неторопливо, господин. Часто он и вовсе останавливается на месте и выжидает, чтобы добыча подошла к нему поближе.

— Речь идет не об охоте, а о спасении души. Как много людей попадет в ад; а ведь они могли бы спастись, если бы раньше услышали Слово Божие!

— Его услышало уже не так уж мало народа, — сухо возразил Торлейв.

— Но ведь они его не поняли!

— Новое и непонятное редко принимают сразу. Ты же знаешь, что и я несколько месяцев раздумывал, прежде чем выбрал эту веру. И я не собираюсь ни объявлять об этом перед всеми и каждым, ни запрещать кому-либо из моих людей исповедовать ту веру, которая его устраивает. Если бы я повел себя так, то меня просто сочли бы злобным самодуром и я не мог быть полезным тебе, король.

— Но не можем же мы взвалить весь этот труд на нескольких святых людей, разбросанных по стране. Мы должны помочь им в их работе.

— Работа короля — управлять этим миром. Люди будут поддерживать тебя — и принимать твою веру, — лишь если увидят, что ты хорошо справляешься со своим делом.

— О, да, мир в стране, сила против пришельцев, закон… Закон. — Глаза Хокона вдруг широко раскрылись; он смотрел перед собой, не замечая даже, что ветер выбивает из глаз слезы. — Я король, — произнес он дрожащим голосом. — Я могу создавать новые законы.

— Некоторые новые законы, мой господин, причем такие, которые люди будут готовы принять. Но взять хотя бы правило, о котором ты говорил: что мы не должны работать по воскресеньям. Любой спросит: а как быть с теми делами, которые необходимо делать каждый день, например, задавать корм скотине. И действительно, разве смогут они выжить, если будут один день из семи проводить в праздности?

Хокон вздохнул и на некоторое время умолк. Впереди показалась усадьба: крыша длинного дома и окружавших его построек. По фьорду проходило несколько рыбачьих лодок, направлявшихся домой. В каждой была кучами навалена серебристая рыба. Ловля рыбы была тяжелой работой, и мужчинам, сидевшим на веслах, было то жарко от усилий, то их кидало в дрожь от холодного ветра, пронизывавшего пропитанную потом и морской водой одежду.

— Даже если так, — сказал наконец Хокон, — я могу кое-что изменить. Ведь могу? Я думал об этом. Сира[20] Эадвин, священник, который живет теперь в Рогаланде, дал мне хороший совет. Рождество, или солнцеворот, как его здесь называют… — Он вспомнил о том, что видел год назад в Хлади, и внутренне содрогнулся. Торлейв заметил это, а также заметил и то, что король сразу же совладал с собой.

— Не пытайся заставить их отказаться от жертвоприношений на переломе года, король, — предупредил пожилой человек. — Слишком многие испугаются того, что солнце никогда больше не вернется. Да и вообще, разве можно пережить этот беспросветный мрак, если не радоваться появлению света?