Королева викингов - Пол Андерсон

Гуннхильд чувствовала себя запертой в ловушке и в конце концов, велев своим служанкам оставаться в доме, ушла одна. Никто не пошел за ней следом. Все: и мужчины и женщины — успели хорошо изучить ее капризы. Оставаясь при этом в их поле зрения, королева пребывала в безопасности. И даже вне поля зрения — ибо ярл Торфинн позаботился о том, чтобы очистить свои Оркнеи от различных нарушителей спокойствия, — но уж этого никто не допустил бы.

Его подворье размещалось там, где самый большой из островов, Мэйнленд, сжимался в узкий перешеек, чтобы с противоположной стороны снова расшириться. Оттуда открывался вид на хорошо укрытую бухту, именовавшуюся Широкий залив. Вдоль воды вытянулись доки и корабельные сараи. Вокруг длинного дома и его надворных построек толпились жилища бойцов и слуг, кладовые, мастерские, хлева и тому подобное: уже далеко не деревня, но еще и не город. А в то время дня, когда рыбаки, составлявшие большинство населения, выходили в море на своих лодках, берег почти совсем пустел.

Гуннхильд быстрыми шагами шла на север по тропе, по начавшей жухнуть траве склона, круто поднимавшегося от берега. Она устала от зловония людей, зловония дыма, зловония экскрементов, от шума, от давки и прежде всего от болтовни женщин. Сейчас она хотела побыть наедине с небом. Возможно, его сияние могло бы уменьшить темноту, нараставшую в ней.

Полтора года, думала она, полтора года в этой стране пустошей, трясин, скал, дерновых домов, тесно толпившихся на хуторах, возле которых поднимались чахлые посевы да паслись овцы и коровы. Воистину, здесь росли замечательные мореплаватели. Викинги отсюда совершали набеги на мать-Норвегию до тех пор, пока Харальд Прекрасноволосый не подчинил себе Оркнеи, Шетланды, Гебриды и остров Мэн. Впрочем, они не оставляли своим вниманием и других мест. Торговцы тоже помогали стране богатеть. Ярл, по крайней мере, жил хорошо. Но как же здесь все было однообразно! Когда ярл переезжал из одного своего поместья в другое, это означало смену одного безлесного, ободранного ветрами острова на другой точно такой же. А как же часто непроницаемый для взгляда туман или всесокрушающий шторм держали островитян запертыми в домах на протяжении бесконечных дней.

О, да, Торфинн Раскалыватель Черепов оказал Эйрику Кровавой Секире и его спутникам достойный прием. Он предоставил всем жилье, кормил их, помогал всем, чем мог. В конце концов, они с Гуннхильд были родственниками. Его отец Эйнар и ее мать Крака — оба были порождением чресл великого ярла Рёгнвальда. Эйнар, ведя борьбу за власть над Оркнеями, взял в плен сына Снаэфрид Хальвдана Длинноногого, вырезал у него на спине кровавого орла, вскрыл грудную клетку и вынул легкие. Таким образом он отомстил Хальвдану за участие в сожжении Рёгнвальда. Гуннхильд и сама была причастна к гибели колдуна, брата Хальвдана; правда, она никогда об этом не говорила, но вездесущие слухи смогли пересечь даже Северное море.

Торфинн не признал Хокона Воспитанника Ательстана своим королем. Он все еще продолжал величать этим званием Эйрика. Его власть над Оркнеями была крепка, он мог набрать немало вооруженных людей, но не имел никакого желания мериться силами с приплывшими к нему воинами. Скорее он рассчитывал получить благодарность и, возможно, богатство. Они с Эйриком вскоре стали друзьями. Уже первым же летом братья Торфинна Арнкел и Эрленд отплыли со своим гостем в набег на Шотландию и Северную Англию.

В набеге участвовал и Гамли, старший сын Гуннхильд.

А сейчас, на второе лето, ушел в море и ее второй сын Гутхорм.

А Гуннхильд осталась на берегу. Она, привыкшая встречаться со знатными людьми всей Норвегии, с путешественниками, обошедшими весь известный людям мир, а также — да — со своими шпионами и ведьмами, она, не так давно носившая золото, шелка и тончайшее полотно, пившая вино, в то время как скальды пели, сказители славили богов и героев, вожди говорили о том, что им предстояло сделать, — теперь она жила в грязных комнатах или сложенных из кусков дерна лачугах среди мужланов и их баб, способных к размышлениям не в большей степени, чем любая племенная кобыла из стада. Если бы она делала это не ради детей, то сошла бы с ума. Но неужели в ее жизни не должно быть ничего иного?

Если бы она могла вести такую же жизнь, как мужчина, самолично водить людей в бой и сражаться в первых рядах, как воительницы древности… но это сказки, которые годны лишь на то, чтобы рассказывать их детям возле домашнего очага. Она была способна посылать свою душу в полет над миром, чтобы видеть, что делает Эйрик, могла в телесном облике варить зелья против его врагов, но здесь она не имела никакого укрытия, никакого логова, не имела сколько-нибудь продолжительной свободы от глаз, ушей и языков окружающих людей. Она ездила верхом по окрестностям и видела брочи, кэйрны, кромлехи, менгиры и курганы — все это в изобилии было рассыпано по стране. Благоговейный страх перед древностью и неизвестностью холодил ее кровь. Она стремилась — не меньше, пожалуй, чем в молодости, обрести своего возлюбленного, — узнать, не могла ли она призвать этих призраков, пробудить спящие под этими знаками силы. Но она не имела никакой возможности остаться с ними наедине.

Да, зимы на островах были непроглядно темными и часто бурными, но в это время по крайней мере здесь находился Эйрик. А у Гуннхильд тогда был не только ее жеребец, но, что гораздо важнее, мужчина, который считался с нею. Самое его возвращение, новости, которые он доставил, — и добыча — очень волновали ярла Торфинна. Мужчины разговаривали горячо. Гуннхильд выжидала достаточно времени и, когда считала это удобным, начинала задавать вопросы. А потом, обдумав полученные ответы, обсуждала все это со своим мужем.

Именно так она узнала, что молодой король Эдмунд Английский умер — был убит — примерно тогда же, когда они с Эйриком прибыли на Оркнеи. Но перед тем он успел прогнать двух ирландских норвежцев, захвативших власть в южной Нортумбрии, которая ранее именовалась датским королевством Йорк. Область сразу же впала в кровавый хаос. Эдред, брат Эдмунда, смог вернуть ее под свою власть, но положение там все же осталось неспокойным. Большинство населения южной Нортумбрии было приезжим — из Норвегии и Дании. Из тамошних жителей никто и никогда не знал на самом деле того мира, который Альфред и Ательстан принесли лежавшей дальше к югу области Данело.

«Разыщи их вождей, — посоветовала Гуннхильд Эйрику. — Давай им обещания, заключай сделки. Мы должны получить там прочную точку опоры». А потом она в подробностях рассказала ему, как, по ее мнению, это лучше сделать.

А потом он снова ушел, и он, и Эйнарсон, и их флот, и потянулись эти томительные месяцы. Ушел Гамли, ушел Гутхорм. Ей оставалось лишь ждать их.

Нет, сегодня она должна была увидеть более широкое пространство, чем горловина залива. Правда, открытого моря нигде поблизости не было. Со всех сторон горизонт ограничивали острова, шхеры и рифы. Однако за Вороньим мысом берег заворачивал к западу. Видимый оттуда восточный мыс, уходивший вправо, почти дотягивался до Шапинсэя, зато почти все, что имелось на севере от этого места, скрывалось за горизонтом. Стоя на Вороньем мысу, она могла смотреть на волны и слегка пританцовывать, чтобы ни один остававшийся вдали наблюдатель не смог распознать движений ее тела под развеваемым ветром плащом, могла петь вполголоса, чтобы никто не смог ее услышать, и позволить световым бликам, играющим на волнах, ослепить ее до боли в глазах, и, если ей удастся, хоть на несколько мгновений остаться наедине с волнами и светом. Тогда ей хватило бы сил вывести свое сознание из тела, и, возможно, оно смогло бы полететь с ветром, словно тень заклинания, чтобы найти Эйрика и прошептать ему на ухо пожелание удачи.