Бальзамировщик. Жизнь одного маньяка - Доминик Ногез

Потом, когда мы прощались, он сказал — но на сей раз это прозвучало не как вежливая просьба, а почти как приказ, — что мне абсолютно необходимо в ближайшее время приехать в его мастерскую и увидеть результаты его работ.

— Пока еще не все закончено, но это вопрос нескольких дней. Я вам сообщу, когда все будет готово. Я уверен, что это вас заинтересует.

Уверен, что это меня заинтересует! Это было еще слабо сказано! Однако два драматических события, произошедших одно за другим, отдалили мой визит. Первое чуть было не рассорило меня с мсье Леонаром. Потом мы снова возобновили отношения, но должен признать, что с того момента мое представление о нем начало меняться.

Это произошло прекрасным солнечным днем. Я только что получил последнюю фотографию могильщика с кладбища Сен-Аматр, стоявшего возле своей сторожки перед небольшой табличкой: «Кладбищенский сторож присматривает за могилами круглый год», и пересек улицу Двадцать четвертого августа, собираясь дождаться автобуса, когда услышал, как кто-то мне сигналит. Я тут же узнал затормозивший на полном ходу «мерседес» Квентина Пхам-Вана.

— Вы домой?

Я, поколебавшись, ответил, что да.

— Я вас подвезу.

Он был в белой рубашке с закатанными рукавами и чуть ослабленным галстуком. Темно-синий пиджак со значком в виде английского герба был аккуратно повешен на спинку переднего сиденья. Квентин переложил его назад и открыл мне дверцу. Он был в превосходном настроении — благодаря чему у него часто получалось заставить людей разговориться и даже выболтать свои секреты. Он, по сути, был великим потребителем людей, которых разгрызал, словно фисташки.

— Вы часто бываете на кладбищах?

Я объяснил, что это мне понадобилось по работе.

— Так вы интересуетесь смертью?

— Не особенно.

Я тут же сказал себе, что он не слишком верит моим отрицаниям — он наверняка должен был знать о моих хороших отношениях с Бальзамировщиком. На которые я абсолютно не намекал! Но предосторожность оказалась бесполезной — Квентин заговорил об этом первым, со всей доброжелательностью, даже с некоторой нежностью, причем в настоящем времени, словно бы они не прекращали встречаться.

— Марко всегда говорит, что смерть в нас, даже когда о ней не думаешь. Это верно: ходишь, спишь, читаешь, чувствуешь себя хорошо или не очень — и в то же время где-то в глубине, незаметно, сгорают клетки, угасают лейкоциты, начинает распространяться смертельный вирус. Да… если вас не затруднит, я бы заехал на работу. Буквально на минутку.

Он резко свернул на углу улицы Мартино-де-Шесне, чтобы поехать по улице Поля Берта с односторонним движением, где и затормозил. Прошло несколько минут, но он не возвращался. Я вышел купить газету. На последней полосе была небольшая заметка, подписанная инициалами П. Л. (без сомнения, дражайший Филибер), которая извещала о прибытии в Оксерр группы полицейских из Парижа в помощь комиссару Клюзо, дабы с новыми силами взяться за расследование дел об исчезновениях.

Квентин вернулся с охапкой факсов, которые засунул в отделение для перчаток, после чего резко рванул с места по улице Бушери. Возможно, в этот момент, если поворошить в памяти события, у меня впервые возникло ощущение, что происходит что-то странное. Может быть, что-то необычное мгновенно промелькнуло у меня перед глазами, когда я повернулся к нему. А может быть, и нет. Во всяком случае, ничего, что бы я точно осознал. Ибо мое сознание очень быстро полностью захватил этот неисправимый болтун. Сначала он весело сообщил мне, что только что потерял двадцать тысяч евро: акции Pacific Century Cable на гонконгской бирже за последние двадцать четыре часа упали в цене вполовину.

— Это игра, — философски прокомментировал он, поворачивая на улицу Сан-Пелерен. И тут же внезапно спросил: — Что вы думаете о глобализации?

Я вспомнил мрачные прогнозы моего дядюшки и заявил, что нет никакой глобализации, есть только «диглобализация», то есть разделение мира на две части, все более антагонистичные. Он засмеялся:

— Ну и открытие, мой дорогой Кристоф! Так было во все времена! Именно в этом и заключается прогресс! Вспомните Леви-Стросса:[133]в отличие от общественных образований, называемых примитивными, навеки застывших в первозданном виде, наше «историческое» общество, для того чтобы развиваться, нуждается в неравенстве точно так же, как паровая машина — в разнице температур.

То ли мне стало неприятно от того, что о дядюшкиных идеях отзываются так пренебрежительно, то ли дело было еще в чем-то, в чем я полностью не отдавал себе отчета, но я внезапно ощутил резкое недовольство, особенно когда увидел, что он свернул на набережную — возможно, для того, чтобы ехать быстрее, но сам по себе это был более долгий путь. Тут я увидел, как его голова слегка склоняется вперед — что могло быть и естественным движением, чтобы поближе рассмотреть что-то на приборной доске, — и вдруг почувствовал резкий выброс адреналина в крови. Действительно ли я сразу понял, что происходит, или же в конце концов пришел к такому ощущению, вспоминая эти события и пересказывая их? Так или иначе, я увидел, как что-то блеснуло возле шеи Квентина Пхам-Вана — что-то металлическое, — и тут же невероятно знакомый голос, хотя более глухой и дрожащий, чем обычно, приказал:

— Доезжай до моста и сворачивай налево.

И тут же металлический удлиненный предмет на одно мгновение — однако показавшееся мне очень долгим — коснулся моей левой щеки, а затем снова передвинулся к затылку Квентина.

— А вы не шевелитесь, не то…

И тогда я наконец разглядел его краем глаза — то ли он действительно был страшно бледен, то ли его голос создал в моем восприятии подобную физическую ассоциацию, но, во всяком случае, это был он, Бальзамировщик, собственной персоной. Все более уверенным сухим тоном он продолжал диктовать маршрут:

— Вот сюда, на улицу Турнель. До вокзала. Потом выезжай на дорогу в Шабли.

Квентин, заговорил достаточно ровным тоном, пытаясь урезонить захватчика. Но тот лишь сильнее надавил ему револьвером на затылок.

— Послушайте, Жан-Марк, — слегка запинаясь, начал я (это был первый и последний раз, когда я назвал его по имени). — Вы мешаете ему следить за дорогой, мы можем…

Да, мы вполне могли оказаться в кювете, потому что Квентин по-прежнему ехал на большой скорости. Не ослабляя нажима револьвера, из-за чего молодой человек чуть ли не утыкался лицом в руль, Бальзамировщик повернулся ко мне и сказал:

— Это относится к обоим: больше ни слова. Вы слышите? НИ ЕДИНОГО СЛОВА!

Мы были одни на ярко освещенной солнцем извилистой дороге. Дальше она начинала петлять. Наконец мсье Леонар, очевидно, прислушался к здравому смыслу.